Я скривился:
— Если бы вы поверили или хотя бы взяли на себя труд внимательнее прислушаться к моим словам, то почувствовали бы, что она не просто накаляется, а раскалилась уже, можно сказать, добела.
Девушка еще более посуровела.
— Коли вы снова за старое, то не хочу ничего слушать! Сейчас опять начнете громоздить одно вранье на другое… Но всё, я уже сыта им по горло!
— Вранье?! — остолбенел я, плюнув на осторожность и соответственно — на собаку. — Да разве же это вранье? В вашем замке обнаружен труп, и что вы делаете? Зовете каких-то сомнительных личностей, и этот труп увозят в неизвестном направлении! Я уж не говорю о том, что покойник — человек, которого вы еще вчера представляли мне как своего доброго знакомого, если не друга, и от которого сегодня открещиваетесь во все тяжкие.
— Да как вы смеете!.. — Глаза Каролины сузились.
— Смею, — махнул я рукой. — А может, вы не знаете и кто тот одноглазый бандит, грузивший труп Лугара на телегу?
Ее губы чуть шевельнулись:
— Не знаю, но…
— Зато я знаю! — оборвал ее я. — Этот тип встретился мне сегодня ночью при очень странных обстоятельствах. Не буду говорить, при каких, — это ни к чему при вашей привычке всегда и всюду лгать, лгать и еще раз лгать!
Тор капельку приблизился, но пока по собственной инициативе.
И Каролина приблизилась. Тоже по собственной.
— Послушайте… — прошипела она мне в лицо. — Это уже переходит всякие границы приличия!
— Нет, это вы послушайте… — прошипел ей в лицо и я. — Всякие границы приличия уже перейдены. Вами! Да, конечно, вы весьма привлекательная девушка, но не до такой же степени, чтобы столь откровенно и нагло издеваться над людьми. Я, между прочим, приехал не по чьему-либо приказу, а только из искреннего желания помочь разобраться в том, что здесь происходит. Но даже железному терпению когда-нибудь наступает конец. И он наступил. Теперь я желаю лишь одного: уйти отсюда скорее и никогда больше не видеть ни вас, ни вашего проклятого замка!.. — Горячился, конечно же, я горячился, но увы — закусил удила и еще темпераментнее продолжил: — Скажу больше, многоуважаемая госпожа Каролина: теперь я просто кожей чувствую, что мое присутствие вам как кость в горле, у вас у самой какие-то, не ведомые мне планы. А я, я своим приездом вам помешал, и вы очень ловко стали пудрить мне мозги, выдавая реальное за мои бредовые фантазии… — Потом помедлил секунд пять и: — Ну что ж, — сказал уже гораздо спокойнее. — Могу только догадываться, что на самом деле у вас на уме, однако первой цели своей вы достигли — я ухожу!
Каролина молчала, лихорадочный румянец залил ее щеки. Румянец чего? Стыда, злости или досады?
Но молчала она не вечно.
Румянец внезапно схлынул как красное облако с белого снега.
И она сказала:
— Уходите?
Я кивнул:
— Разумеется. Только последний вопрос?
Она медленно покачала головой:
— Я не буду больше отвечать ни на какие ваши вопросы.
Я вздохнул:
— А если это касается жизни и смерти?
Уголки ее губ дрогнули, и глаза, по-моему, увлажнились.
— Хорошо… — еле слышно проговорила она. — Спрашивайте…
Я на мгновение чуть запнулся, потому что мне снова вдруг стало жаль ее. Но это было только на мгновение.
— Вы не спустите на меня собак? — самым будничным тоном поинтересовался я.
Она вздрогнула, как от удара, а из широко раскрытых зеленых глаз ручьем хлынули слезы.
Потом она резко повернулась и быстро пошла вверх по лестнице.
Дог некоторое время смотрел на меня угрюмым и не обещающим ничего хорошего взглядом. Но потом, видимо, смилостивился и громадными прыжками устремился вслед за хозяйкой.
Через минуту ворота Волчьего замка гулко захлопнулись за моей спиной.
Глава XV
Когда он подошел, я сидел у разгорающегося костра и занимался тем, что… ничем не занимался. Я недалеко углубился в лес, и потому тут не было еще того буреломного месива и неистового переплетения кустов и ветвей, которые нагоняли бы тоску и навевали на душу страх своей природной дикостью, заброшенностью и первозданностью. Нет, лес здесь был еще относительно редок, и тем не менее я очень надеялся, что если кому-нибудь, зверю или человеку, вдруг заблагорассудится ко мне приблизиться, то я его услышу.