— А мне ваш, что дальше?
— Дальше я просил вас назвать свое имя, — напомнил он.
Я хрюкнул:
— Ах, вам угодно знать мое имя? — И — назвал. — Ну? Дало вам это что-нибудь или не очень?
Он вздохнул:
— Не очень. Хотя может быть, что-нибудь…
Я тоже вздохнул:
— А вам не кажется, что ситуация приобретает уже, простите, идиотский характер?
Он кисло согласился:
— Кажется. — И добавил: — Наверное, мне следовало пристрелить вас сразу, а не пускаться в бесполезные разговоры.
— Эй, эй! — озадаченно протянул я. — Полегче на поворотах, милейший! И почему это меня следовало сразу пристрелить? Только из-за того, что я набил вам, pardon, фонарь? У меня самого голова гудит как пивной котел, плюс шишка на затылке, да и ребра до сих пор трещат. Однако же я не жажду вашей крови.
— Это потому, что вы без оружия, — резонно заключил он. — Ваше-то у меня.
— Спасибо за уточнение, — поклонился я. — Только не думаю, что оказался бы столь же кровожаден, как вы.
Незнакомец покачал головой:
— У меня особые обстоятельства. Согласен — убивать вас пока не стоит. Пожалуй, лучше просто покрепче связать, а потом посмотрим.
Я возмутился:
— Что значит — "посмотрим"?! И что за "особые обстоятельства"? У меня тоже "особые обстоятельства", однако же я не размахиваю пистолетом ни у кого перед носом!
— А только бьете палкой по голове, — напомнил он. — И весьма больно.
— То была не палка, — проворчал я, — а ваш факел.
— Все равно больно, — развел он руками с револьверами, и это меня рассердило.
— Послушайте-ка, — процедил я. — Или спрячьте от греха эти пушки, или я вообще больше не буду ни о чем говорить. Хотите — вяжите, хотите — стреляйте, но учтите: и то и другое выйдет вам боком — и очень скоро!
— Да-а? — удивился он.
— Да! — рявкнул я. — И эта гадина вам не поможет!
Он укоризненно поморщился:
— Фу, как не стыдно! Назвать гадиной такого великолепного пса!
Я презрительно сплюнул.
— Если это — "великолепный пес", то я — Аполлон Бельведерский!
(А восток-то алел…)
— Ну ладно… — Он запихнул оружие в карманы, и я вздохнул свободнее. Хамить невооруженному человеку — это одно, а хамить вооруженному — сами понимаете, совсем другое. Правда, оставалась, конечно, еще эта стакилограммовая скотина, да и руку в карман он мог сунуть в любую секунду.
— Итак, — потрогал он синяк. — Что вы здесь делаете?
Однако я уже снова был малый не промах.
— А вы?
Его щека дернулась.
— Это не разговор!
Но и моя щека дернулась.
— А кто сказал, что это разговор? Терпеть не могу насилия, и ежели хотите чего-нибудь от меня добиться, то мы оба должны проявить разумную откровенность. Меня, кстати, тоже оч-чень интересует, что делаете здесь вы.
Он снова пощупал фиолетовый фонарь под глазом:
— Нет, видимо, вас все-таки придется связать.
Убедившись, что немедленная расправа не грозит, я стал более покладистым: осторожно погладил шишку на затылке и кротко кивнул:
— Ладно, вяжите, хотя признаюсь, странно наблюдать уголовные замашки у человека, который на первый взгляд производит впечатление порядочного и даже едва ли не интеллигентного. А впрочем, первое впечатление всегда обманчиво. Ладно, валяйте вяжите!
Он обиделся:
— "Обманчиво"? Вы, может, тоже чего-то там производите, но ваши… ваши…
Я горько посопел носом.
— Побейте самого интеллигентного человека в мире с полчаса головой об стену, а потом натравите на него чудище из снов морфиниста — и что от этого самого интеллигентного останется? Полагаю, то, что вы видите сейчас перед собой.
Он огрызнулся:
— От скромности не умрете.
Я холодно возразил:
— Вы тоже. Даже не покраснели, когда я назвал вас порядочным.
И он — улыбнулся:
— Это врожденное свойство организма. Я никогда не краснею от природы.
Mamma mia… у меня в мозгу вдруг что-то зашевелилось, закопошилось и засвербило. Но что, черт побери? Что?..
Шагах в пятнадцати затрещали кусты, и ужасный пес, бесшумно вскочив на ноги, как стрела скрылся в зарослях.
Мой оппонент пристально уставился в чащу, и…
— Примас! — раздался его громкий голос. — Примас! Ко мне!
"П р и м а с?.."
И я расхохотался на всю Каменную Пустошь.
А через мгновение, оборвав смех и снова почесав шишку на голове, поклонился человеку с синяком под глазом в пояс:
— Доброе утро, господин М.!..
Глава XXI