В любом случае следовало надеть свои лучшие платья, покрасивее причесаться, но при этом не дать соседям и всем встречным — поперечным пищи для злословия.
Утро выдалось холодным и ветреным, время от времени начинал накрапывать дождик, что благоприятствовало планам подруг. Пришлось надевать плащ с капюшоном, а под ним так удобно было спрятать дорогой хотейский шелк, ремольские паутинные кружева и собственную физиономию, обрамленную парадной прической. Естественно, что в таком виде не пойдешь пешком. Тина еще с раннего утра сбегала к заставе и договорилась с извозчиком.
Так что ровно в полдень к замку князей Амондиранский подкатила наемная карета с двумя незнакомками в темных плащах из ценной шерсти горных овец, не пропускающей воду. Смотревший на их прибытие из окна советник отметил, что в этих нарядах девушек можно спутать с родовитыми дамами. И, да, вторая точно была его незнакомкой и соседнего дома. Он везде узнал бы ее по грации движений.
Но следовало торопиться: мажордом уже встречает их у дверей и сейчас проводит в малую гостиную.
Он чуть не столкнулся с магом, который тоже торопился встретить Тину и Лину. Князь собирался присоединиться к их компании чуть позже: сейчас Ромуальд гонял слуг, обустраивая в мастерской все для осмотра картины. Кажется, созданный им же самим образ Лины увлек его не на шутку.
Встреча с магичкой была полезной и познавательной, при этом она сама осталась для него загадкой. Чтобы понять человека, которого не удалось раскусить сразу, у Ромуальда существовал простой, но эффективный прием. Надо было отрешиться от всего внешнего и попытаться по памяти написать портрет того, кто привлек внимание. Обычно чутье Ромуальда вытаскивало на поверхность все то, что таилось во тьме и портретируемый представал в истинном свете.
Жесткая, логичная, холодноватая и прижимистая Лина на картине показалась воплощением щедрости, доброты и… любви?
Чтобы представить модели ее портрет, он долго выбирал наилучший фон и освещение, велел поставить диванчик так, чтобы с него открывался наилучший вид на картину, а рядом приказал разместить столик с напитками и закусками.
Вот это он сделал с целью задержать девушек в мастерской для разговора. Неизвестная подруга Лины его не интересовала, зато саму артефакторшу ему было о чем спросить.
То, что вчера рассказал его маг и то, что поведал советник, пугало. Ромуальд не мог так блестяще анализировать факты как Дамиан и ничего не понимал в магии, но одно было ясно: против него строит козни некто сильный и могущественный. Причем строит их давно и можно сказать что эффективно. То, что у княжества до сих пор нет наследника, можно отнести на счет врага и записать в его успехи.
По почерку это более всего походило на действия империи. Так она присоединила не одно вольное княжество или независимое герцогство. Мелкое государство, оставшееся без законного повелителя, становилось легкой добычей императора. Обычно он забирал артефакты власти в особое хранилище, а в княжестве или герцогстве сажал своего наместника.
Иногда Ромуальд малодушно думал, что, может, оно было бы к лучшему. Бремя власти его тяготило, он не получал от своего статуса никакого удовольствия. Недаром он передал почти все свои функции советнику Дамиану Орану ле Сиртажелю. Тот отлично справлялся с управлением и почти не беспокоил своего господина, не пытался оторвать его от творчества.
Но иногда, вот как сейчас, Ромуальд не мог избежать ответственности, налагаемой его ролью. От него требовалось проявить решительность, думать и действовать и никто не был способен его заменить.
В такие минуты переход под власть императора казался князю даже привлекательным. Но он отлично знал, что законы империи значительно суровее законов княжества. Для его подданных это означало бы увеличение налогов и уменьшение прав и свобод. На это благородный Ромуальд пойти никак не мог.
Существовали еще Гремон и Сальвиния, которым прибавка в виде далеко не бедного княжества не помешала бы. В Девяти королевствах и законы были мягче, и ментальность ближе к той, что была привычна жителям Амондирана, но… Отказавшись от своей власти в пользу того же Гремона, он вверг бы его в войну. Империя никогда просто так не отказывалась от того куска, на который успела нацелиться.
Оставалось сохранять статус — кво и молить богов, чтобы до самой смерти ему не пришлось принимать решений, за которые потомки станут его проклинать.