И она начала хрипеть и сипеть — отвратительное зрелище: от кашля ее буквально всю выворачивало.
— Миша, где мои таблетки?! Миша?! Вы не видели случайно этого дебила с белой кошкой?
Когда приступ кашля прошел, она схватила фотоальбом, положила его к себе на колени и стала любовно перелистывать картонные страницы, ее глаза сияли, полные ожидания чуда, как у ребенка, слушающего сказку, конец которой ему давно известен.
— Но вначале вот что… — Она устремила на меня черные угольки своих глаз. — То, что ты, батенька, сейчас увидишь, должно остаться между нами. Невозможного ничего нет, но ничто, заметь, не должно уйти за пределы этих стен. Capito?[14] Моя сила не знает границ; вся вселенная в конечном итоге не больше, чем сновидение атома. Я могу на расстоянии в тысячи километров сорвать с дерева листок или — надо будет шутки ради как-нибудь попробовать — заставить рухнуть с неба самолет.
— В прошлом году пришлось отправить одного неуемного испанца, оказавшегося чересчур болтливым, скакать по Пиренеям, — непререкаемым тоном продолжала она. — Вы мне не верите? Смотрите, герр Либман, видите эту тварь?
Она показала на таракана, который нервно дергал лапками, пытаясь выбраться из впадины посредине столешницы.
— Умри! — приказала ведьма, как ненормальная хлопая в ладоши. — Умри!
И таракан в ту же секунду, словно по команде, рухнул замертво.
11
«Слабость — это сила человечества»
И все же, несмотря на торжественное обещание, которое я сам себе дал, мне не удалось обойтись в тот день без алкоголя. Впрочем, я явился к вечеру в резиденцию консула в довольно непринужденном виде, почувствовал в себе уверенность благодаря беседе с тем немецким корреспондентом из кафе «Чайка» накануне вечером. Я принял восхитительно горячую ванну, трижды побрился, и когда наконец, благоухающий амброзией, выпорхнул в коридор, собираясь передать ключ от номера Ире, та радостно затараторила: «Господин Либман, как вы прекрасно выглядите. Настоящий иностранец!»
Покачиваясь на заднем сиденье одной из «волг», мчавшей меня сквозь мигающее море огней опустевшего сказочного города, я подумал: ну конечно, все это просто, как дважды два. Консул, наверное, сможет мне помочь. Ведь в круг его дипломатических обязанностей входит поддержка соотечественников, попавших в затруднительные обстоятельства! С его-то связями, в крайнем случае с помощью компьютера, не так сложно в конце концов будет найти эту самую Соню вместе с ее сутенером… Ко мне вернется мое кольцо… И как это я раньше не подумал…
— Возница, здесь направо!
Мы свернули в сторону Зимнего дворца, и вскоре я вышел из машины и очутился на ветреной набережной, под синим ночным небом, сплошь утыканном медными гвоздиками. Я поднялся на невысокое крылечко и позвонил. Консул оказался стройным мужчиной чуть за пятьдесят, в замшевых туфлях. Дверь он открыл собственноручно и сразу же принялся в странных выражениях извиняться. «Половина нашего персонала сейчас болеет, — с кислым видом сообщил он, — а вторая половина, в лице одной близорукой украинки, уже не первый час возится на кухне с обедом».
Я взобрался следом за ним по мраморной лестнице, и мы очутились в коридоре, освещенном хрустальными люстрами. Пол был паркетный, искусная мозаика с контурами птиц на фоне орнамента всех цветов радуги. Стены были сплошь увешаны картинами — такого количества хватило бы для небольшого музея, но возможности рассматривать их у меня не было. Консул прошел вперед, окуривая произведения искусства, словно ладаном, своей сигарой; одновременно он громко ворчал по поводу нездоровой тяги гаагских чиновников к экономии. У него была пружинистая походка придворного, складывалось впечатление, что окружающий мир не давит, а напротив, послушно как шелк драпируется вокруг него. Он относился к той породе людей, которые столь же далеки от меня, как туманность Андромеды от Марса. Его смело можно было бы оставить посреди пустыни одного, а через неделю он явился бы все таким же свежим, в отутюженных брюках, сияющим как сковородка фирмы «Тефаль» — в этом я нисколько не сомневался. Я должен был следить за своей речью, все время быть начеку, драпироваться столь же мягко и послушно — тогда ничего дурного со мной не случится.
— Да уж, эта экономия, — пробормотал я.
— А знаете ли вы, как это называется у чиновников из департамента? Операция «сырорезка». Любым излишествам объявлена война. И вот пожалуйста — я портье в собственном доме. Вы готовы пройти вперед?