«Чашка кофе, — сказал я самому себе, — это бы сейчас пошло мне на пользу». Я прошел в глубь ярмарки — нигде на снегу не видно было ни малейших следов человеческих ног. Какая восхитительная музыка! Я почувствовал желание притопывать в такт, кружиться, танцевать, только вот с кем?
Я поднялся на чисто выметенный дощатый помост вертикальной карусели — и сразу же передо мной, слегка покачиваясь, остановилась глубоководная морская раковина. Сиденье в ней было обито светло-желтым бархатом. Несмотря на врожденный страх высоты, я сел в кабинку и вскоре поднялся высоко… Божественный вид, просто сказочный…!
Картина, открывшаяся внизу, меня полностью захватила. Я видел тенты ярмарочных аттракционов, а справа — желто-коричневый хобот Невского проспекта, разворачивающийся с математической точностью, в самом его конце — Зимний дворец, крепость, ряды металлических крыш и… что там еще маячило вдали…?
На расстоянии пешей прогулки от царской могилы я увидел морскую набережную городка 3*, легко узнаваемые отвратительные очертания Бад-Отеля, которые ни с чем не спутать… Серо-голубые волны Северного моря разбивались о песок… Ну и конфуз, границы, оказывается, пролегают так близко…! Добравшись до самой высокой точки, кабинка зависла… Я различил кусочек болотистого полдера с его мягким грунтом, шпиль церкви св. Баво и сад, который, словно дикие звери в клетке, мерили шагами из конца в конец двое людей… В зарослях рододендронов в цвету я увидел своих отца и мать и… еще… кто они? Эва и я и…
«Нет, довольно!» — закричал я, и колесо обозрения опять пришло в движение.
Стоило только кабинке шаркнуть по настилу, как я стремглав из нее выскочил. Отдышался через какое-то время, прислонившись к покрытому белым инеем заграждению. Я стал блуждать по ярмарке и вдруг заметил, что моя до сих пор не просохшая обувь не оставляет на снегу следов. По площадке с навесной крышей, в оргии голубых искр, носились и сталкивались пустые одноместные машинки, управляемые невидимой рукой. Что за сумасшедшая вакханалия, подумал я, проходя вперед, и тут увидел деревянный сарайчик с вывеской, на которой кислотно-розовыми буквами было выведено: «НИРВАНА».
Движимый необъяснимым, но настойчивым порывом, я вошел внутрь, миновал стену с огромными, в человеческий рост зеркалами, которые сейчас же запотели. Отодвинув в сторону занавеску из грубой холстины, я заметил пожилого мужчину в домашнем халате — стоя за старомодной конторкой, он что-то сосредоточенно писал. Мужчина был представительный и совершенно лысый. Из-за стекол пенсне на ленточке он взглянул на меня слегка удивленно, но в то же время доброжелательно.
«Задерни скорей занавеску! — произнес он голосом, по тембру близким к сопрано, на языке, который я сейчас уже не могу вспомнить. — Ты несешь с собой холод». — Он стал задумчиво грызть незаточенный кончик карандаша. — «Что-то, дружище, вид у тебя неважный. Может быть, плохо спал ночью? Или у вас там бушует эпидемия желудочного гриппа?» — Тепло словно шубой окутывало меня со всех сторон. — «Номер?» — неожиданно спросил мужчина.
Я непонимающе пожал плечами.
«Номер?» — повторил он.
«1961» — наобум ответил я.
«Замечательно, а дальше?»
«1710»
Я смущенно улыбнулся.
«Верно, — сказал мужчина, а когда тебя осудили?»
«Следствие еще не закончено», — наудачу ответил я и попал в яблочко.
«Угу, фантастика… — В порыве энтузиазма мужчина несколько раз воздел в воздух свой ало-красный карандашик. — Очень хорошо, в самом деле! Значит все дороги еще открыты. В этом вся прелесть жизни. Смерть — штука крайне неприятная, несмотря на небесные посулы. Но мы не должны позволять себя одурачить». Он нацарапал что-то в своей тетради, положил мне на плечо руку и шепотом разрешил войти внутрь… «Ho… э-э… amigo… Можно тебя на минутку…?» Он снял пенсне, и его моложавое лицо опечалилось. Он грустно посмотрел на меня, в глазах его стояли слезы… «Ах, я не имею права ни о чем тебя спрашивать, я это знаю, полностью осознаю. Это противоречит любым законам и правилам… Но что такое есть правила? Всего лишь изобретение смертельно запуганных, страдающих импотенцией филистеров! Раньше, в мое время, все казалось мне таким удивительным… Летние, в белых лилиях пруды; кремовые шапочки утром на фонарях, после того как всю ночь падал снег… И зыбкий солнечный свет, проникающий осенним днем в комнату, окрашивающий ее бликами цветного стекла… Рельеф тела моей первой возлюбленной — оно было похоже на свежий мед не только цветом, но и сводящим с ума ароматом… Пересвист и пение птиц в лесу… Все такое… Ты ведь меня понимаешь…?»