Эмма — заботливая хозяйка, ничего не скажешь! Весь день в хлопотах. Шлюстеру кажется, что больше нечего ни полировать, ни натирать. Эмма полирует и натирает уже натертое и отполированное.
В это утро на Шлюстере — аккуратно выглаженный халат. Волосы аккуратно причесаны. Он — воплощение немецкой аккуратности, этот добрейший старик.
На улице теплый дождь. Он начался еще на рассвете; и вроде бы ему не будет конца: июнь в Берлине выдался не очень удачный.
С удовольствием рассмотрев в лупу недавно приобретенные ценные и редкие экземпляры, Шлюстер аккуратнейшим образом распределил марки по странам, захлопнул альбом и взял «Фелькишер Беобахтер».
Почтальон принес газету очень рано. В глаза ему бросилась статья Геббельса под огромным заголовком: «Крит как пример вторжения».
Шлюстер углубился в чтение. У двери раздался звонок. «Кто бы это мог быть?» — подумал Шлюстер, направляясь в переднюю. Он посмотрел в дверной глазок; на площадке переговаривались Ганс и Марта.
«Странно! Почему Ганс ушел с работы так рано?»
Шлюстер открыл дверь, впустил молодых людей и сразу же заметил, что у обоих подавленное настроение.
— В чем дело, дети? — Шлюстер чмокнул Марту в щеку, Мокрую то ли от дождя, то ли от слез. — Ганс, почему ты так рано явился домой? И почему ты, Марта, без своей сумки?
— Я отпросилась.
— Мама дома? — спросил Ганс, помогая Марте снять дождевик.
Потом разделся сам.
— Нам надо поговорить с тобой, отец, — мрачно сказал Ганс. — Мама помешала бы.
— Господи, что случилось? — Жестом Шлюстер пригласил Марту и Ганса в свой кабинет. — Мать придет не скоро, она стоит в очереди. Почему вы такие печальные?
Ганс сел, вынул портсигар и закурил. Марта присела на диван; ее обычно веселое лицо было хмурым.
— Нехорошие вести, папа, — затянувшись, проговорил Ганс. — Меня и еще кое-кого из нашего управления отправляют в Яссы.
— Яссы? Где эти Яссы?
— В Румынии. На границе с Россией.
— Тебя посылают в командировку в Румынию?
— Сказали, что это надолго и чтобы я попрощался с родителями. Там формируется абвер-штелле.
— Вот как? — Тревога постепенно вползала в сердце Шлюстера. — В Румынии формируют отдел абвера? Тебя посылают надолго и приказали попрощаться с родителями… Гм! Что это значит, Ганс?
— Это значит война, папа, — вместо Ганса ответила Марта.
— Бог с вами!
— Это война, отец, и бог тут совершенно ни при чем, — раздраженно заметил Ганс.
— Почему ни при чем? — с кислой улыбкой вмешалась Марта. — Он, конечно, благословит фюрера и его орду.
— Тсс! — прошипел Шлюстер, — Не забывай, девочка, что…
— Оставь! Уж я бы знал, есть у нас тут штучки для подслушивания или нет, — хмуро вставил Ганс. — Не беспокойся, ты отец добропорядочного нациста и офицера фюрера.
Ганс, докурив сигарету, ткнул окурок в цветочный горшок. Шлюстер осторожно взял остаток сигареты и выбросил в пепельницу.
— Сколько раз тебе говорили, чтобы ты не смел… Впрочем, к черту! — Шлюстер махнул рукой. — Значит, война?…
— С Россией… Это точно, отец. Так же точно, как мы сидим с Мартой здесь.
Все долго молчали.
— Когда ты уезжаешь?
— Сегодня в восемнадцать.
Снова долгое молчание. Было слышно, как капли дождя тихо и мерно стучали по окну. Прервала молчание Марта:
— Он не имеет права сражаться с русскими. Он не может и не должен участвовать в чудовищной авантюре Гитлера.
Это было сказано тихо, с непреклонной твердостью.
2
Шлюстер и Ганс вздохнули.
Шлюстер думал: «Давно уже сбылось пророчество, и вот я помогаю народу и его друзьям. Но что я могу сделать сейчас, сию минуту? Геббельс в своей статье прямо намекает на вторжение в Англию… Что я могу сообщить Петеру? Все это ему известно. Передать слова Ганса? Но чем он может подтвердить свои выводы? Что ему приказали попрощаться со мной, Мартой и Эммой? Конечно, это сильный довод, но ведь может быть и так, что Гансу просто предстоит долгая работа в Румынии? »
Он обратился к сыну и спросил, действительно ли речь идет о войне. Или это только кажется Гансу?
Ганс передернул плечами.
— Наше управление расширено в три раза. Нас снабдили самой совершенной военной радиотехникой. Мы прошли инструктаж в условиях, близких к боевым. Правда, мы не знаем, да и кто это знает, кроме фюрера и еще десятка его приближенных, когда начнется поход. Но что он начнется, и очень скоро, в этом ни у кого из нас сомнений нет.