Кореника-Тира уставилась на Бьярки и, не сказав ни слова, он покинул шатер. Затем она протянула руку Скегги, и после небольшого колебания он взял ее. Кореника поднялась.
"Это Гвальхмай — мой возлюбленный. Его имя означает Орел, он сын царя. Я знаю, что ты не можешь понять, что произошло, отец Тиры. Но поверь мне, я все тебе объясню. Никто из вас не пострадает и ничего, кроме добра не будет от этого ни тебе, ни твоей дочери. Клянусь твоими и моими богами! Но ты должен и будешь мне повиноваться!"
У Скегги не было никаких сомнений в том, что с этим делом должны были разбираться боги. Он даже не пытался, для него это было слишком сложно.
"Я сделаю все, что пожелаешь, госпожа Кореника, ведь ты была моей дочерью. Но я хочу, чтобы ты вернула мне дочь такой, какой она была до того, как ее забрали у меня. Иначе я буду проклинать и отвергать богов, отобравших ее, пока они не убьют меня! Тор, шутник, ты сделал это? Локи, обманщик, вредитель, это ты?"
Кореника улыбнулась ему. Что-то в ее улыбке все еще напоминало ему о любимой дочери, но в ней была и другая красота, а еще бесконечная материнская мудрость.
Сердце Скегги выскочило из груди. Он упал перед ней на колени как перед богиней, спустившейся на землю, и опустил голову. Если бы кто-то сказал ему, что это Фрейя или Сиф, жена Тора, та, с волосами из золота, он бы и в это поверил.
Девушка нежно провела рукой по его седым кудрям. "Тогда помоги моему возлюбленному, он очень болен".
Гвальхмай снова закрыл глаза. Он не был полностью без сознания, но не чувствовал земли, на которой лежал. Он как будто плыл. Его дыхание стало поверхностным и неуверенным.
Кореника села рядом и нежно приложила его голову к груди. Он скорее чувствовал, чем слышал, как ее сердце ровно, успокаивающе стучит у его виска, накрывая покоем.
Как и ночью, он снова черпал силы в юной энергии девушки. Ее близость успокаивала, исцеляла. Пульс стал сильнее, дыхание выровнялось. Он чувствовал, что рядом есть люди, ему казалось, что он снова среди Людей рассвета, что он выздоравливает от болезни в деревне Абенаков. Он открыл глаза и понял, что это не так.
Он вспомнил, как Кореника говорила ему: "По золоту узнаешь меня!" И ее обещание: "Мы встретимся, снова будем жить и любить, пусть даже через двести лет!"
Его руки сомкнулись вокруг талии этой прекрасной девушки с золотыми волосами. Ее тело больше не было металлическим — она была мягкой и нежной. Да, это Кореника! Она вернулась, вопреки всем ожиданиям!
Нежно она гладила его лицо. Счастливая, она наслаждалась его пробуждающейся силой. Затем она подняла голову и спокойно посмотрела на все еще стоящего на коленях Скегги.
"Теперь принеси нам еду. Мой супруг будет жить!"
Перед сном Бьярки и Фланн приготовили на костре и съели форель. Угли все еще тлели под золой.
Когда Скегги вышел из шатра, все еще не придя в себя от случившегося, Фланн угрюмо раздувал пламя. Никогда прежде раб так остро не ощущал своего подневольного состояния, как сейчас.
Бьярки почистил куропаток и порезал их на куски. Маленький медный котелок, их единственная кухонная утварь, был готов начать варить похлебку. Овощей не было, но Бьярки вспомнил, что видел на лугу люпин. Может быть, его маленькие плоские бобы уже достаточно вызрели на еду. Еще он нашел много одуванчика, хотя лето здесь только начиналось, и набил карманы бледно-зелеными гагачьими яйцами.
Яйца отправились запекаться в горячий пепел, а зелень одуванчика — тушиться вместе с птицей. Стряпня выглядела неаппетитно, но пахла приятно. С вершины утеса на них глядела лиса и назойливо жалобно тявкала.
Когда все было готово, Фланн расставил деревянные чашки и наполнил их горячим варевом. Выдал каждому по половинке ржаного сухаря. В этом вынужденном путешествии сухари им уже однажды пригодились. Теперь они как будто стали вкуснее, хотя Гвальхмай так и не смог проглотить доставшийся ему твердый, как камень, кусок.
Он выпил немного бульона и слегка откинулся, отдыхая. Кореника нежно ухаживала за ним, отбирала мягкие кусочки мяса роговой ложкой и клала ему в рот. Он пожевал немного зелени, поморщился от горечи, а затем вдруг набросился на еду и сумел опустошить всю миску.
Поев, он почувствовал себя намного сильнее. Он задавал вопросы Коренице и, наблюдая за ней, пока она объясняла, как его спасли, видел, что она и была, и не была той, кого он любил и на чьей стороне сражался. Он узнал, что она сделала, чтобы защитить и спасти его, и понял, что от него теперь требовалось.
Пошатываясь, он встал и вышел из шатра. Шум водопада, дым костра, блеск солнечного света заставили его прищуриться. Холодный ветер оживил его. Он вернулся и рассмотрел лица уставившихся на него людей.