В лесу они действительно сумели укрыться от дождя, а на мху и листве можно было хорошо выспаться. Регин вытащил из походного мешка полбуханки хлеба и разделил ее с Зигфридом. А чтобы утолить жажду, они просто вышли из леса и, открыв рот, подняли головы к небу.
Регин достал из-под пропитанных воском кожаных покрывал пару сухих рубашек, и они с Зигфридом переоделись, повесив мокрую одежду сушиться у костра.
— Ненавижу дождь, — проворчал Зигфрид, растирая ноги, чтобы согреться.
Регин покачал головой.
— Дождь — это не хорошо и не плохо, а ненавидеть его глупо. Если бы мы сейчас сидели в кузнице, ты был бы не прочь заснуть под шум дождя, который может убаюкать кого угодно.
— Да, именно там я бы сейчас хотел оказаться, — мечтательно произнес Зигфрид.
— Неужели тебя оставила страсть к приключениям? — рассмеялся кузнец. — Я думал, что этот огонь горит в тебе постоянно и ничто не может его погасить.
Зигфрид взял покрывало, закутался в него и, прислонившись к дереву, закрыл глаза. Юноша думал о Брюнгильде, богах и мече, с которым он отправится на великую битву.
Вскоре он уснул.
Брюнгильда подняла ногу, пытаясь нащупать ступней очередной выступ. Много часов назад первые снежинки, опустившиеся на ее одежду, растаяли, и вода просочилась к коже. Она не чувствовала пальцев ног, хотя ее ботинки были сшиты из нескольких слоев меха. Не спасала от пронизывающего ветра и меховая накидка с капюшоном — холод, казалось, пробирал до костей.
Ночное небо, усыпанное звездами, было ясным, а воздух — таким холодным и разреженным, что исландская принцесса чувствовала его колкость, несмотря на плотную тканевую повязку, которой она закрывала рот.
Брюнгильда не оглядывалась: она знала путь, по которому шла. Она не смотрела и вперед, поскольку то, что ожидало ее там, могло принести лишь отчаяние, а следовательно, провал. Путь к краю вулкана, возвышавшегося над крепостью Изенштайн, нельзя было преодолеть кратчайшим образом: подъем был слишком крутым и опасным. Вместо этого девушка продвигалась по спирали, медленно набирая высоту, и лишь по небольшим впадинам в вечной мерзлоте могла угадать, где ее предки проложили тропу в другую сторону королевства, — в те древние времена, когда, как утверждала легенда, вулкан еще действовал, а Исландия не была покрыта льдом.
Принцесса не могла сказать, сама ли она зажмурила глаза, чтобы защититься от холода, или же ее ресницы смерзлись так, что ей уже с трудом удавалось поднимать веки. Она почти не чувствовала своего тела, не ощущала боли и холода. Но она слишком часто охотилась зимой с отцом и знала, что, когда уходит боль, уходит и жизнь.
На мгновение девушка замерла, прижимаясь ко льду, и несколько раз напрягла все мышцы, пытаясь усилить кровообращение. Зубцы золотой короны, которую она сжимала в руке, впивались ей в ладонь сквозь перчатку — напоминание о том, что рука по-прежнему была частью ее тела и что у принцессы есть цель.
Прошло три дня с тех пор, как лодка с пылающим телом короля Хакана спустилась вниз по фьорду, чтобы умерший король нашел покой на дне моря, как это делали все его предки. В течение этих дней Брюнгильда должна была объявить себя наследницей престола и укрепить королевство. Но девушка не сделала этого. Она не могла управлять королевством одна, а мысль о том, что ей придется выйти замуж, была для нее невыносима.
Уже никто не помнил, откуда взялся этот закон, которому она сейчас следовала, рискуя собственной жизнью. Если были правы историки и скальды, то за последние десять поколений лишь два короля обратились к этому закону. В Исландии, в отличие от королевств на материке, королевская кровь рассматривалась не как право, но как долг. Восходя на трон, король отдавал собственную жизнь на благо народа. Брюнгильда должна была искупить вину за свою юность, и искупление требовало не принятия решения, а действия. Только положив корону на край кратера, она получала право отказаться от трона и покинуть Исландию.
Занемевшие ноги и изнывающее от боли тело умоляли ее оставить корону в снегу и вернуться обратно в замок. Пройдут годы, пока появится претендент на престол, который сумеет добраться до края вулкана и обнаружит, что корона лежит не на специально подготовленном алтаре у края кратера, а в другом месте.
Но Хакан, умирая, просил дочь исполнить долг так, как это делал он. Если Брюнгильда не хотела быть королевой Исландии, то ей надлежало оставить корону в предписанном месте для будущего короля. Таков был закон, и таков был ее долг. Если уж он сулил ей смерть, то смерти придется очень постараться, чтобы взять Брюнгильду силой.
Девушка взбиралась вверх по скале уже двенадцать часов — без пищи, без помощи и без надежды. Она упала в снег, но, несмотря на усталость, мгновенно вскочила на ноги. Брюнгильда знала, что даже несколько секунд на снегу могли привести к гибели, а она не хотела умирать. Она хотела сдаться. Но не умирать.
Принцесса стала взбираться дальше и наконец почувствовала, что слой снега под ее ногами стал тоньше. Она протерла руками лицо, обернутое тканью, и попыталась разлепить смерзшиеся ресницы. И действительно: перед ней, словно черная стена, высился край огромного кратера. Струйки дыма, поднимавшиеся от лавы, которая затаилась глубоко в земле, извивались на ветру, столь беспощадном здесь, в вышине.
До алтаря было всего несколько шагов, но Брюнгильде потребовались долгие минуты, чтобы их преодолеть. Если бы предки установили алтарь для короны на сотню шагов дальше, Брюнгильда, скорее всего, упала бы в кратер.
Выступ на черной скале из идеально вытесанного камня был виден даже в темноте. Принцесса должна была гордо подойти к нему и положить в самый центр алтаря корону.
Но Брюнгильда, медленно приближаясь к алтарю, все ниже склонялась к земле. Ее легким не хватало воздуха, перед глазами мерцали огни, которых она еще никогда не видела. Девушка закашлялась, заметив, как несколько капелек крови упали на вулканическую породу. Наконец ей удалось выпрямиться, но дрожащие руки не помогли удержать равновесие, и ноги снова заскользили по камню. Пальцы Брюнгильды с трудом нащупали трещины на алтаре. Ей, собственно, не нужно было рассматривать алтарь, она хотела лишь снять корону, а потом выжить, спускаясь вниз, в долину. А может, не так? Может, лучше улечься здесь, в вечной мерзлоте, и больше никогда не испытывать страха…
Вероятно, такова была воля богов, иначе как объяснить, почему луна этой ночью светила так ярко, что Брюнгильда смогла рассмотреть надпись на черном камне. Новолуние, облака, да что угодно могли помешать принцессе прочитать древние руны, высеченные в камне. Несмотря на боль, усталость и разочарование, исландская принцесса снова провела рукой по камню. Она склонила голову, чтобы лучше рассмотреть символы. Письмена были необычными и лишь отдаленно напоминали те, которые использовались ее современниками. Руны были проще, грубее.
Это был приказ: «Оглянись».
Брюнгильда на мгновение задумалась, что бы это значило. Оглянись? Прислонившись к камню, она обернулась, поддерживая себя руками, чтобы ослабевшие ноги не отказали. И вдруг она увидела Исландию. Возможно, впервые в жизни.
Отсюда она могла окинуть взором всю страну — черную вулканическую породу и заснеженные равнины, а на западе — мерцание огромных водопадов, несших свою воду в море. Она видела фьорды, в которых отражалось лунное сияние, и море, омывающее остров, словно золотая оправа, удерживающая драгоценный камень. Брюнгильда видела костры, зажженные народом в память о Хакане. Они будут гореть еще неделю.
Она устремила взор к самому горизонту. Для нее больше не было островов, не было королевств. Была только Исландия. На лице девушки, скованном холодом, не могли отразиться чувства, будоражившие ее душу. Она плакала, но по ее лицу не стекали слезы. В этот момент перед ней была не просто Исландия — теперь эта страна стала ее Исландией.