Продавец кофе кивнул Алине и торопливо пошёл к дому. А она, кутаясь в чужую куртку, побрела дальше.
Тепло куртки подбиралось к ее телу неторопливо и ненавязчиво, и Алина пропустила тот момент, когда перестала горбиться и сжиматься от холода. Заледеневшие руки согрелись в карманах, и кулаки разжались сами собой. Тело, не сообразившее ещё, что сверху надета куртка, продолжало изо всех сил согреваться, и вскоре Алине стало даже немного жарко. А с этой жарой пришла и усталость – от приключений, от ярких эмоций, от Миши и даже от самой себя. Хотелось уйти куда-то подальше, спрятаться и немного отдохнуть от всего и от всех.
И Алина шла, уже не размышляя, не думая, а просто механически переставляя ноги, глядя на тротуар и медленно моргая. Поэтому, когда она вступила в яркий круг света, то сначала решила, что это обычный фонарь. Но круг разрастался, и Алина подняла голову.
Она стояла перед ЗАГСом. Тем самым ЗАГСом на набережной, где утром всё и началось. В этот поздний час только редкие прохожие проходили мимо, и большая площадь перед зданием была пустой и тихой. Снежинки падали на асфальт, покрывая собой следы веселья, разноцветные конфетти и пробки от шампанского.
Алина криво усмехнулась, подошла к крыльцу и уселась на ступеньку.
– А всё-таки любопытно, – прошептала она самой себе, поджала ноги и уперлась подбородком в колени.
Глава 19
Снег давно замёл все следы – на асфальте, но не на душе. Их глухие отзвуки заставляли Алину сидеть неподвижно и невидящим взглядом смотреть прямо перед собой. В голове словно искры вспыхивали отдельные кусочки дня. Вот они с Мишей выходят из ЗАГСа, и кто-то кричит «горько». Вот они дурашливо бесятся на заднем сидении лимузина. Вот убегают из службы доставки, вот с посохом едут на снегоходе. Огоньки на потолке пещеры, щит из камней, выстроенный Мишей, тихий дом Виллера, скрипучее колесо обозрения. Ресторан. Кольцо. Семья Миши.
Алина с трудом верила в то, что всё это случилось за один день, и в то, что всё это закончилось вот так – без Миши и совсем не ярко. Он вёл себя порой как псих, был непредсказуем и горел каким-то особенным внутренним огнём, и это всё делало его интересным. Необычным. Загадочным.
Расстаться с ним так внезапно было все равно, что выключить фильм на самом волнительном моменте. Хотя его режиссёр местами и перегибал палку.
Алина вздохнула. Ей нравился Миша. За исключением, конечно, того, как он повёл себя в ресторане. Этот момент жёг обидой, и Алина то злилась на парня, то тихо улыбалась, вспоминая забавные моменты, и никак не могла привести своё сердце к равновесию.
Он возник перед ней из ниоткуда, словно телепортировался. Только что она смотрела на снежинки, и вдруг – два темных ботинка, джинсы, пакет, его куртка, кривая ухмылка и внимательный взгляд карих глаз.
– Опять без шапки, – пробурчал Миша, словно не по его вине Алина оказалась в таком виде на улице.
Он снял свою шапку и, скинув с Алины капюшон, натянул ей ее на голову.
Она молчала, разглядывая его и то, что было нарисовано на его куртке – отпечаток туши, подводки и блеска для губ. Ее лицо, изрядно потёкшее и размазанное, но всё ещё вполне узнаваемое.
– Эта штука, короче, смывается? – спросил он, ткнув пальцем в «рисунок».
– Только с лица, – с усмешкой покачала головой Алина.
– Так и знал, короче, – наигранно вздохнул Миша, смахнул ногой снег со ступеньки и уселся рядом.
Он раскрыл пакет и выудил из него коробочку «вок». Аромат горячей еды, казалось, сразу проник в сжавшийся желудок Алины. Не задумываясь, она потянулась к коробочке, и Миша отдал ее вместе с упаковкой китайских палочек. Секунда – и рот заполнил вкус лапши, овощей и сладкого соуса.
– Блавенфтво, – пробормотала Алина, с упоением поглощая еду.
Миша довольно хмыкнул и принялся за вторую такую же коробочку. Они оба были слишком голодны, чтобы говорить, перебрасываться колкостями или даже выяснять отношения. Зато просто сидеть рядом и вместе кушать было тепло и приятно. Алина искоса поглядывала на Мишу, пытаясь угадать его мысли и настрой, но тщетно. Хотя его шапка на ее голове и горячая лапша говорили сами за себя, девушке было этого мало. Она хотела, чтобы он извинился. Или объяснился. Или признался. Или хоть что-нибудь уже сказал!
– Короче, Мандаринка, начинай, – он повернулся к Алине и посмотрел на неё выжидательно.