— Плохим иудеем.
— Спору нет. И все-таки правоверные иудеи есть и среди епископов! Все больше и больше евреев вступают в церковь. Тайные иудеи есть повсюду. Они женятся на христианах, но, как и мы, не отказываются от своих обрядов. Они соблюдают законы кашрута[16]. Они рожают еще больше избранных. Через три поколения они становятся настоящими, старыми христианами и могут служить в государственных советах…
— Так мы скоро захватим Испанию, — усмехнулся Шейлок.
— Да! — крикнул Шломо, притворяясь, будто воспринимает его слова всерьез. — Да! Толедо — новый Иерусалим.
— Потому что дома в нем построены из камня того же цвета? — спросил Дэниел, старший. — Нет. Толедо похож на Испанию, это очень католический город. Остерегайся, отец Хайм, будь осторожен, хорошенько прячь свой Талмуд под христианской одеждой. Новая инквизиция не похожа ни на что, что видела эта страна до сих пор.
Хайму было слишком хорошо на Шаббате, чтобы печалиться.
— Я верю в Хашима, во Всевышнего, — заявил он. — Толедо — мой город, и я не хочу его покидать. Толедо — живое сердце Испании, и Испания будет нашей, а если у нас будет Испания, то у нас будет весь мир!
— Не заставляй нас терять наши души, завоевывая его, — послышался сухой голос.
Хайм скосил глаз на Шейлока.
— Прости меня, молодой Шейлок Бен Гоцан, но что ты мне сейчас проповедуешь? Что-то из учения Назарея[17]?
Шейлок поднял бровь.
— А откуда тебе это знать, если ты не читал их Евангелия?
— Конечно, читал! Ведь я — священник!
— Тогда ты знаешь, что Назарей был не таким уж дураком. Кроме всего прочего, он был евреем. Это его изречение мне нравится. Я услышал его на тайном сборище лютеран в Вальядолиде.
За столом поднялся шум, Гоцан Бен Элизар стучал по столу и беспомощно улыбался.
— Сын мой! Сын мой! — укоризненно проговорил он. Кто еще из анусимов мог бы сыграть роль нового христианина в лютеранской церкви? Мало того, что его могут схватить и зажарить, поливая оливковым маслом, за иудаизм. Он хочет, чтобы его считали еще и тайным протестантом!
Глава 4
Поздним вечером дядя Лии вел ее домой по улицам, извивающимся, как свернувшаяся змея. Он посмотрел, как она исчезла, словно призрак, в боковом портале великолепного особняка де ла Керда и отправился назад, на улицу де ла Чапинерия. Уже миновала полночь, и фонари у дома Лии были погашены. Ее служанка сидела в кухне, при свете свечей бросая фасоль в воду, чтобы она набухла. Это была новообращенная мавританка, которая несколько лет назад стерла елей со своего сына после обряда крещения. Лия видела, как она это делала в саду. Теперь женщина подняла глаза, кивнула и поднесла палец к губам, улыбаясь всем их испанским секретам.
Храп Себастьяна де ла Керды звучал в сухом воздухе коридора, соединяющего верхние галереи. Сквозь окна, украшенные мавританскими арабесками, проникал неровный свет звезд, пробивающийся между плывущими облаками. У нее кружилась голова от вина, и Лия наталкивалась на стены, как — это она не раз слышала, — случалось с ее отцом. Сейчас ее радовало его шумное дыхание во сне. Она легкая и не производит шума, как это обычно делал он, думала она, хотя в состоянии легкого опьянения ей самой судить об этом было трудно. Оказавшись наконец в своей комнате, Лия захлопнула дверь и на мгновение прислонилась к ней в темноте. За опущенными веками кружились и плясали огоньки, и цветные полоски, и таинственные еврейские образы. Медленно подошла она к своей кровати и легла, не раздеваясь, лишь сбросив на пол вуаль. Она разметала волосы по подушке, расчесав кудри пальцами.
Атмосфера собрания не подтвердила ее опасений. Она жаждала и боялась празднования Шаббата: хотела быть принятой в сообщество евреев и боялась, что какой-нибудь ее неправильный шаг испортит их ритуал. Однако торжественные молитвы изредка перемежались весельем, и это уменьшило ее страхи. Лия понимала, почему они смеялись. Анусимы шутили, чтобы остаться в живых или сделать свою жизнь более или менее терпимой. Юмор был тем огнем, что удерживал в узде христианских волков.
«Новая инквизиция не похожа ни на что, что видела эта страна до сих пор».
Она попыталась ощутить тот холод, который слова этого мужчины, Дэниела, на короткое время поселили в ней за этим запрещенным застольем. Они сидели, заканчивая жевать шаллах, хотя, когда огонь погаснет, труба без дыма оповестит весь Толедо, что они отмечали запрещенный Шаббат. Но сердце ее плавало в вине, и она продолжала улыбаться в темноте. Потому что другой голос вытеснял мрачное заявление Дэниела. Голос этот, сухой и веселый, принадлежал спокойному молодому человеку с темными волосами и ясными карими глазами.