Мадемуазель Сандар вскинула ресницы.
— Вы не можете сказать — «я требую». Вы бессильны.
Наступило напряженное молчание. Доктор Овернье ясно почувствовал, что стоит ему ослабеть, усомниться, и вое будет безвозвратно потеряно. Он напряг всю силу своей воли и сказал:
— Я хочу сделать вас здоровой. Вы должны мне помочь и сделать усилие над собой.
У молодой женщины вырвалось:
— Вы не можете меня освободить! Он слишком сильный! Слишком сильный!..
— Тот, кто вам угрожает?
— Да.
— Ваш любовник?
Больная задрожала. Слабо протягивая руки, словно сквозь сон, она произнесла надломленным голосом:
— Он здесь… он здесь!.. Он нас видит!
Последние три слова вырвались отчаянным криком. Мадемуазель Сандар зашаталась, и доктор быстро подхватил ослабевшее тело, из которого внезапно исчезла сковывающая члены напряженность. Больная пробормотала:
— Да, да, не отпускайте меня…
Внезапно мускулы ее снова напряглись, застыли и оцепенели. Резким движением она освободилась из рук доктора и быстро пошла по направлению к двери, бормоча:
— Да, Ромуальд… да, я слушаю… Ромуальд…
Овернье понял: еще несколько секунд, и больная исчезнет за дверью, как тогда. Мадемуазель Сандар уже ухватилась за ручку двери, но доктор быстро схватил ее и поднял на руки. Тело женщины забилось. Казалось, какая-то нездешняя сила охватила и преобразила это маленькое тело. Широкоплечий Овернье едва преодолевал сопротивление.
Доктор обернулся в поисках веревки или простыни и поспешно схватил шнурок портьеры. Для этого ему пришлось на момент опустить больную, которая тотчас же вырвалась и поспешила к двери, не обращая внимания на смятое платье и растрепанные волосы.
Доктор настиг ее на самом пороге. Теперь настало время действовать решительно, действовать тем оружием, которое было приготовлено заранее.
Он прижал к лицу мадемуазель Сандар тампон, пропитанный хлороформом…
Потянулись долгие часы, в течение которых доктор Овернье терпеливо поджидал пробуждения пациентки. Он раскрыл окно и впустил в пропитанную пряным запахом наркоза комнату струю свежего воздуха. После этого он подошел к кровати и стал следить за пульсом.
Сердце билось без перебоев.
— Что с ней такое? Как назвать этот «припадок»?
Доктор Овернье был в замешательстве.
Учебники медицины не снабдили его сведениями о явлениях, происходящих в странной, едва затронутой точной наукой области мистики.
Больная приоткрыла глаза, и по взору ее доктор понял, что припадок кончился.
— Вы узнаете меня? — спросил он.
— Да, — спокойно ответила мадемуазель Сандар. — Я запомнила вас с того дня, когда вы зашли на почту позвонить по телефону. А затем… — после некоторого колебания мадемуазель Сандар продолжала, — я часто видела вас по ночам, во сне. Вы стояли в большой комнате, похожей на ваш кабинет. Вы словно выходили из зеркала, знаете, из того большого зеркала, которое висит над вашим письменным столом. Да, да, это были вы, но Ромуальд не хотел, чтобы я вас видела. Он угрожал… я хорошо помню, что он грозился бросить вам в голову зеркало. Но, конечно, он не был в силах это сделать. Оно ведь такое большое… Я так боюсь…
— Успокойтесь, мадемуазель, — добродушно похлопал ее по доктор Овернье. — Ведь все уже кончилось, и вы больше ничем не рискуете. Остается лишь вылечить вас окончательно, чем я теперь займусь. Вы ведь мне доверяете?
Мадемуазель Сандар слабо улыбнулась и кивнула головой.
— Расскажите мне обо всем, — повелительным тоном попросил доктор Овернье.
Мадемуазель Сандар колебалась недолго.
Она начала ровным, спокойным голосом:
— Однажды «он» зашел к нам в контору. Посмотрел на меня. Я сразу же запомнила его глаза, евро-зеленые, в которых переливались несколько оттенков. Эти глаза — пристальные и немигающие, — были словно сигнальные фонари и от них нельзя было оторваться…
«Он» пришел так же, как и вы, позвонить по телефону, и в течение всего времени, пока телефонистка добивалась соединения, не спускал с меня глаз. Я дрожала от страха, но вместе с тем была счастлива. Вы не можете себе представить, насколько счастлива…
Затем «он» приходил еще несколько раз. Я не помню, как часто, но каждый раз, когда «он» уходил, меня охватывало непреодолимое желание следовать за ним, и я должна была впиваться руками в край стола, чтобы удержаться и не побежать.
Однажды, уходя со службы, я встретила «его» на улице.
Он сказал мне просто:
— Пойдемте.