Больше я ничего не помню. На следующий день я проснулась у себя в кровати, но после этого дня я не смею больше не идти к нему, когда он меня зовет. Я должна идти. Понимаете, доктор?..
— Как зовут его? — спросил доктор Овернье.
— Ромуальд Строцци, — ответила мадемуазель Сандар. — Он итальянец и служит старшим мастером на машинной фабрике.
— Отчего вы боитесь его? Он жесток с вами?
— Когда я повинуюсь ему, нет.
— А вы не хотите ему больше повиноваться?
— Я больше не могу!.. Это уже слишком!..
— Что «слишком»?
Мадемуазель Сандар закрыла лицо руками.
— Он требует кассу — понимаете? Я заведую денежными ящиками, а он знает, что каждую субботу кассир фабрики приходит к нам на почту и переводит сотни тысяч франков. Он хочет, чтобы я в этот день…
— Он вам прямо сказал это?
Мадемуазель Сандар покачала головой.
— Нет, но у меня двойная жизнь, и я иногда слышу его голос, не видя самого «его». Понимаете?
Поздней ночью доктор и мадемуазель Сандар прибыли в Лион. Овернье спешил использовать часы просветления больной. Бредовый рассказ ее при других условиях показался бы ему нелепым вымыслом, но теперь, в непосредственной близости несчастной, когда он слышал глухие проникновенные звуки ее голоса, он сознавал, что все, сообщенное ею, — подлинная, хотя и загадочная действительность.
Немедленно по прибытии в Лион доктор Овернье поехал к своему коллеге, управляющему лечебницей для нервнобольных.
— Дорогой Жюсеро, — сказал Овернье. — Ты можешь Оказать мне большую услугу. Разреши мне привезти к тебе одну больную, несмотря на такой поздний час.
Жюсеро внимательно выслушал рассказ Овернье.
— Я очень рад видеть тебя, старина, и постараюсь помочь в этом деле, хотя, признаюсь, случай не так прост.
— Со своей стороны, и я должен признаться, — сказал Овернье, — я сам в нем весьма слабо разбираюсь.
— Этот Ромуальд, очевидно, преопасный субъект, — заметил Жюсеро. — Какое расстояние между Момельяном и Альбервиллем?
— Приблизительно тридцать пять километров.
— Здорово! — покачал головой Жюсеро. — На таком расстоянии… Видел ли ты его? Мог бы узнать при встрече?
— Нет, — ответил Овернье. — Да и не думаю, чтобы мне пришлось с ним встретиться.
Жюсеро пожал плечами.
— Кто знает, дорогой… А теперь пойдем — осмотрим больную.
Через полчаса, распрощавшись с больной, Овернье и Жюсеро вернулись в кабинет.
— Я тебе должен сказать кое-что на прощание, — серьезно заметил Жюсеро. — Будь осторожен… У тебя есть дома револьвер?
Овернье удивленно посмотрел на приятеля.
— Да.
— В таком случае, держи его у себя под рукой.
— Почему такой мрачный совет? — попробовал улыбнуться Овернье. — Ты веришь?..
Жюсеро серьезно взглянул на него.
— Я ничему не верю, но все допускаю. В этой загадочной области приходится брести ощупью. Насчет больной не беспокойся, — я ее вылечу, но ты сам… Я отнюдь не шучу, — будь осторожен.
— Чего же мне остерегаться?..
— Не знаю, — всего! Ты разбил какую-то цепь. Разрушил какое-то заклинание, очарование, — одним словом, — что- то магическое. Остерегайся мщения магических сил, так сказать, рикошета.
Видя крайнее изумление Овернье, он настойчиво продолжал:
— Рикошет произойдет. Это общеизвестно, научно установлено. Поэтому и надо остерегаться. Но если ты преодолеешь его, то в настоящем Ромуальд — обезврежен навсегда!..
Прошло несколько дней. Возвращаясь однажды в одиннадцать часов вечера из клиники, Овернье пережил странную, взволновавшую его встречу. Он остановился перед книжной витриной на углу площади и стал рассматривать иллюстрированные издания о лыжном спорте. Внезапно он почувствовал, что рядом стоящий субъект пристально смотрит на него. Овернье повернулся и увидел незнакомца, который был небольшого роста, худощав, с лицом, изрезанным морщинами. Самое замечательное в его наружности были глаза. Зеленовато-острые, пристальные, приковывающие своей напряженностью.
Доктор с трудом отвел взгляд и, пройдя десять шагов, обернулся.
Незнакомец продолжал смотреть ему вслед…
Первой же мелькнувшей у Овернье мыслью было предположение, что это Ромуальд, но он досадливо подавил это опасение:
— Я становлюсь маньяком: вскоре я начну видеть этого Ромуальда повсюду!..
Все же — тревожное чувство не покидало его.
По возвращении домой, чтобы отвлечься, доктор сел за письменный стол и принялся за работу. За креслом, на котором он сидел, висело тяжелое, ценное венецианское зеркало.
Внезапно он расслышал дребезжащий звонок телефона, не походивший на обычный звук: ряд коротеньких, нерешительных звоночков, легких, как потрескивание искр. Овернье привстал, подошел к аппарату, снял трубку, но никто в ней не отзывался. Доктор задумчиво обернулся и в ужасе отскочил назад. Огромное зеркало упало с резким, словно разрыв снаряда, грохотом. Его верхушка задела письменный стол и кресло, только что покинутое Овернье.
Долгое время доктор стоял, как оцепенелый. В его уме пронеслись слова пациентки: «Ромуальд попытается бросить вам на голову зеркало… но оно слишком тяжелое!..»
Час спустя Овернье по телефону рассказал об этом происшествии Жюсеро.
— Знаешь, что меня интересует? — услышал он задумчивый голос Жюсеро. — Не столько падение зеркала, — такие вещи случались, — но таинственное дребезжание телефона!.. Связь между обоими явлениями неоспорима… Но теперь все кончено! Ты можешь себя чувствовать в полной безопасности.
На следующий день Овернье, закончив прием, собирался уже уходить, когда сиделка доложила ему, что какой-то запоздалый посетитель просит принять его.
Едва пациент переступил порог кабинета, как рука Овернье незаметно потянулась к ящику, где лежал револьвер. Он узнал вошедшего: это был незнакомец, встреченный им у витрины книжного магазина!..
Однако, его вид сильно изменился. Казалось, что какая- то тяжесть сломила этого человека. Он шел, медленно передвигая ноги, устало сгорбившись. Глаза его утратили прежний ослепительный блеск, и Овернье почувствовал свое превосходство.
— Я вас ожидал, Ромуальд, — коротко сказал он.