А как же он? Эмрис пробежал пальцами по ее нежной коже и удовлетворенно улыбнулся, заметив, как чутко реагирует она на его прикосновения. А как же он? Ему придется мечтать о ней или ждать ее.
Эмрис вздохнул. Лицо его приняло серьезное выражение. Наступал рассвет, и ему надо срочно принять какое-нибудь решение. Неожиданно он почувствовал, что это необычайно важно для него. Элизабет должна навсегда запомнить счастье, которое они здесь испытали. Важно, чтобы она вспоминала о нем как можно чаще. Тогда, возможно, она вернется к нему. И даже больше – она будет желать его. Снова и снова.
Да, Элизабет должна покончить с этим фарсом. Она должна быть с ним, принадлежать ему. Только ему одному. Он будет ее защищать, заботиться о ней.
Но он не мог потребовать от нее подобной жертвы.
Для него искусство было простым увлечением, интересным и приятным занятием. Для Элизабет – это не только профессия, это – ее стихия, ее настоящая страсть. Если он хочет получить Элизабет, ему придется соревноваться с ее работой.
Это был вызов, а он уважал вызовы, какими бы они ни были. Он должен показать ей лучший выбор – выбор их любви. Он научит этому искусству, покажет, как он умеет любить. Тогда, возможно, она выберет его, сможет предпочесть его любовь страстному увлечению живописью.
Он не будет требовать от нее отказа от своего призвания. Неважно, что кто-нибудь будет косо смотреть на ее увлечение. Она будет с ним, а уж он-то сумеет ее защитить.
Да, это его шанс!
Эмрис склонился над лежащей под ним женщиной и начал творить над ней волшебный танец поцелуев. Нежными дразнящими движениями губ и языка он только слегка касался ее кожи, ни пропуская ни единого сладостного уголка ее тела, подогревая своими чувственными прикосновениями нараставшее в ней возбуждение.
Элизабет заметалась на подушках, изнемогая от охватившего ее изнутри жаркого пламени.
– Эмрис! – в изнеможении позвала она, руками обхватив его голову, в то время как он, добравшись до заветного островка волос, продолжал изводить ее дразнящими поцелуями.
Элизабет металась в любовной истоме. Только одно-единственное средство могло принести ей облегчение. Она не могла выдержать дольше ни секунды.
– Эмрис!
Он поднял голову и неторопливо стал прокладывать языком влажную дорожку по чаше живота, потом через ложбинку между холмиками груди и до шеи, до губ, пока они не слились опять в страстном поцелуе. И только тогда он медленно, невообразимо медленно, вошел в ее жаждущее лоно.
Мир вспыхнул, раскололся пополам, и для Элизабет наступило долгожданное освобождение. Умиротворение и покой объяли ее душу и тело.
Элизабет с трудом передвигалась вдоль коридора, придерживаясь рукой за стену. Эмрис предупреждал ее, что наутро она может испытать некоторые неприятные последствия бурной ночи, но она, охваченная страстью, отвергла все его предостережения. Элизабет жаждала взять от этой ночи любви все что возможно. Чтобы ощущения, которые она испытала сегодня, остались в ее памяти на всю жизнь.
Она считала, что чем дольше продлится эта ночь блаженства, тем будет лучше.
И Эмрис Макферсон с радостью согласился.
Но по мере того, как восходящее солнце затмевало своими лучами слабый серпик луны и день входил в свои права, им тоже пришлось перейти от ночи любви и страсти к обыденной реальности.
Им надо было уезжать.
– Мадам, не могу ли я что-либо для вас сделать?
Элизабет вздрогнула от неожиданности, услышав чуть не над ухом прозвучавший голос. Однако она быстро сообразила, что к ней обращается Джейк, старик-дворецкий, который встречал их вчера вечером. Она опять подивилась, что никто из слуг усадьбы не обращает внимания на ее мужской наряд. Элизабет медленно повернулась к управляющему.
– Нет, но спасибо за предложение. – И она с воодушевлением добавила: – Я брожу по дому и любуюсь великолепными картинами.
– Прекрасная коллекция, не правда ли? – Он обвел рукой висящие на стенах картины. – Здесь собраны лучшие мастера и много поистине редких полотен.
– В самом деле, очень впечатляюще, – пробормотала Элизабет. – Просто блестящее собрание… Видите ли я… э-э… очень интересуюсь живописью. Мне хочется осмотреть здесь все, прежде чем мы уедем.
Тысяча морщинок прорезала вдруг осветившееся улыбкой лицо старика. Элизабет поняла, что старый дворецкий необычайно гордится коллекцией собранных в доме картин, находящихся под его присмотром.
– Миледи! То, что вывешено здесь, в коридоре и на лестнице, – это только небольшая часть коллекции. По-настоящему ценные картины, шедевры, находятся в зале-галерее на первом этаже.
Он заговорщицки подмигнул Элизабет и кивнул в направлении лестницы. Элизабет улыбнулась, когда он галантно взял ее под руку.
– Если вы мне позволите, – полушепотом сообщил он ей, – я покажу вам мои любимые полотна.
– Что же это может быть? Неужели оригиналы эскизов Рафаэля? – поддразнила она старика. Оглядывая картины, Элизабет не могла себе представить, что может быть лучше. Здесь были собраны самые сливки – тончайшее мастерство вкупе с оригинальностью. – Или вы храните наброски Леонардо? Нет? Во Флоренции поговаривают…
– Вы сами все увидите, – значительно произнес он, показывая глазами на дверь за главной лестницей, по которой они только что спустились. Это была зала, в которую Элизабет еще не заглядывала.
– Мой хозяин называет эту коллекцию – «тайная жемчужина».
Управляющий достал из кармана связку ключей, висящих на большом металлическом кольце, и с торжественным видом открыл дверь в комнату. Элизабет вошла и в изумлении застыла на пороге.
– Это все ранние работы самых великих художников. Мастеров, которые – пока еще – не получили должного признания. Хозяин очень любит проводить здесь время. Он может часами любоваться картинами.
Старый слуга продолжал говорить, а Элизабет стояла пораженная, пробегая глазами по картинам, развешанным по стенам галереи. Это были шедевры. Здесь были собраны самые разные стили, от примитивных до тех, что использовали новейшие приемы живописцев итальянской школы. Некоторые были подписаны, однако особой нужды в подписях не было, так как авторство легко было определить по характерным чертам стиля и композиции. Элизабет могла определить автора почти всех полотен.
– У вашего хозяина, должно быть, агенты по всему свету, судя по разнообразию, которое представлено здесь.
Джейк отрицательно покачал головой. Милорд очень гордится тем, что он лично купил все эти картины. Он считает, что покупка произведений гениев – это не то дело, в котором нужны посредники.
Элизабет прошла дальше в комнату. Она остановилась, потрясенная, перед необыкновенно живым и реалистичным полотном Ганса Гольбейна. Имя этого художника ей было незнакомо. Картина висела рядом с работами Дюрера.
– Мой господин считает, что это настоящие сокровища. Многие из этих картин были написаны художниками на пустой желудок – они еще не получили признания. Однако вы можете видеть, что эти полотна носят отпечаток яркой индивидуальности и…
– …необычайно самобытны, – раздался голос за их спинами.
Ни управляющий, ни Элизабет не заметили, как в галерею неслышно вошел Эмрис. Управляющий низко поклонился барону и направился к дверям. Элизабет заметила, что они обменялись взглядами. Ничего не было сказано, но, похоже, старик получил какое-то указание.
Эмрис глядел вслед дворецкому, пока за тем не захлопнулась дверь. Тогда он повернулся к Элизабет.
Невзирая на то, что на ней сегодня был мужской костюм, при взгляде на нее огонь пробежал у него по жилам. Он слишком хорошо представлял себе, что скрывается под этим нарядом.
Элизабет залилась яркой краской. Сердце зачастило при воспоминании о сегодняшней ночи. Она помнила каждое его движение, каждое прикосновение к телу, каждое мгновение их незабываемого любовного экстаза.
Она бросила взгляд на закрытую дверь.
– Скажи, как ты думаешь, кто-нибудь в доме догадывается, как мы провели сегодняшнюю ночь?