Несчетно следователей, тюремщиков, надзирателей, охранников Сергей уже видел во время этапа и вот здесь, в первые месяцы пребывания в лагере. Что это был лагерь невероятно тяжелого труда — понятно. Но причем тут исправительный? Разве дикость, злоба и постоянная угроза смерти исправляли когда-нибудь человека, тем более ни в чем невиновного? Зло способно рождать только ответное зло, но никак не исправление, не доброту. Злобой к «врагам народа» была пронизана вся жизнь в первом из колымских лагерей, куда попал Морозов. Он уже нагляделся, как вывозят из лагеря на санях «жмуриков», чаще всего старых и больных людей, с которыми охрана была особенно безжалостна, хотя эти застывшие лица и могли напомнить им собственных отцов и дедов.
Сергею вспоминались слова отца Бориса, сказанные в вагоне поезда, когда речь у них шла обо всем происходящем в тридцатые годы. Кажется, он пересказывал слова какого-то мудрого философа: «не соучаствовать в торжествующей несправедливости есть нравственная обязанность каждого порядочного человека».
Теперь он часто вспоминал четырех заключенных, с которыми подружился на тюремных этапах. И возникало что-то особенно горькое в том почти мгновенном, неожиданном прощании, происшедшем в магаданской пересылке. Он не успел сказать и слова благодарности этим добрым людям, идущим на смерть, да, на смерть! — ведь у Николая Ивановича Верховского в деле, где полагалось назвать статью из уголовного кодекса, стояли четыре буквы Особого совещания: КРТД, означавшие, как он теперь знал, только работу на «основном производстве» с двенадцатичасовым рабочим днем. И у остальных трех протяженные сроки в восемь и десять лет, какие не мог вынести не один крепкий здоровьем человек. Значит, ехали на верную смерть…
Где эти славные люди, что с ними? И будет ли так милосердна судьба, чтобы послать радость новой встречи?
Только на втором плане у Дальстроя значилась хозяйственная задача: пока колымские лагерники «доходят», они должны успеть «выгрести» из мерзлых недр сколько-то тонн золота. Все поступки больших и малых подчиненных Ежова, какими бы ни были они бесчеловечными, оправданы подобной доктриной. И тем золотом, которое добудут узники Севвостлага.
В первые месяцы 1938 года сумрачные и несколько сумбурные мысли Сергея Морозова, которыми он не мог поделиться ни с одним человеком, получили еще одно доказательство: в бараках заговорили о скором этапе на золотые прииски. Видно, потери в людях там были настолько велики, что постоянно требовалось пополнение, а с юга Дальстрой этого пополнения получать зимой не мог. Оставалось одно: сократить все подсобные предприятия на самой Колыме.
Слух подтвердился. Яро-морозным предутренним часом две крытые машины были нагружены каменщиками и землекопами, которые готовили фундамент под второе крыло казармы.
Лагерь охватила тревога. Около нарядчика, этого всемогущего распорядителя, выдвинутого непременно из стукачей, продолжали увиваться люди, шептались, совали ему в карманы деньги. Он одобрительно кивал, улыбался, делал на клочке бумаги обнадеживающие записи и всячески поощрял раскошеливаться. А через два дня на разводе выкрикнули тридцать фамилий, приказали через полчаса быть у вахты с вещами; в их число попали и все хитрованы. Нарядчик не замечал ни их самих, ни намеков, он просто хотел поскорее отделаться от обманутых людей.
Может быть, этими машинами этапы и завершатся? Так думали, так надеялись. И продолжали работать. Морозов возил свою тачку, ладони его даже под рукавицами покрылись не то чтобы твердой кожей, а прямо-таки сплошной сухой мозолью. Бригада бетонщиков получала высшую категорию питания — девятьсот граммов хлеба. Сильный голод, томивший Сергея в первые недели, притих, молодой организм приспособился и к работе, и к однообразной пище. Пусть бы так…
На Колыме погода отпустила. Повис теплый атмосферный фронт, мороз упал до 28–30 градусов, небо закрыли толстые облака. Днем стало пасмурно, часто шел крупный мохнатый снег, как в средней России, дым из труб не уходил кверху, а стелился. Краснели и смягчались обожженные морозом лица. У вахты уже не было суеты, бригады ожидали выхода спокойно.
Туркмены, с которыми приехал Сергей, стояли в колонне первыми. И тут раздалась необычная команда:
— Первая бригада — в сторону! Быстро в барак за вещами!
Лагерное начальство подсчитало туркменов, чего-то забеспокоилось. Вдруг нарядчик вспомнил и выкрикнул:
— Морозов!