— Что такое? — вскинулся Сергей.
— Ночью повесился. Утром сняли и увезли. Помянем хорошего человека! — И перекрестился, повернувшись к востоку. И все в бригаде — верующие и неверующие — поднялись и перекрестились.
…Сергей пошатнулся. Ноги, как ватные, стоять не в силах. А в глазах — все кругом идет. Ему дали воды. Стояли, утешали.
Он попробовал, крепко ли стоит. И потащился со всеми на вахту. Оставаться одному невыносимо. Все время мерещилась косо прибитая доска на фанерной двери.
Место инженера занял техник-строитель, бесшабашный вольнонаемный, достаточно пропитанный духом того времени — подлостью, хамством, желанием как-то приспособиться к обстановке и найти для себя более или менее уютное место в этом далеко неуютном мире. В строительстве — слабак, он довольно скоро допустил грубый промах: уложил на еще сырые стены тяжелое перекрытие. И часть стены, весь угол пошел трещинами. Враз понаехали чекисты, какие-то комиссии, техник не нашел иного оправдания, как злобно закричать:
— Вы поглядите, с кем я работаю! Сплошь раскулаченные или враги народа! Чуть отвернись и…
Эта история была, кажется, последней гирькой на качающейся судьбе строительства. Все остановилось. Лагерь ждал приказа на этап.
УТРЕННИЙ ВЫЗОВ
В конце августа, когда Сергей по привычке подсчитал, что оставалось отбывать пятьсот сорок шесть дней, его с развода вернули в барак. Нарядчик сказал:
— Собери вещички. На этап пойдешь. И жди вызова.
Липкий страх на какое-то время парализовал его. Машков успел подойти и обнять, поцеловал по-отцовски. А в голове Сергея все еще билась безвыходная мысль: «Почему? Куда? И одного…»
Мучился в пустом бараке почти до обеда. Сходил в столовую, поел. На выходе встретил нарядчика. Он искал Морозова. Сердито ему сказал:
— Бери вещи — и к вахте.
Около вахты Морозов простоял довольно долго. Чего только не передумал. Даже о тюрьме возникала мысль: все знали о его дружбе с покойным инженером. Вдруг повезут для дознания?..
Вышел начальник лагеря, спросил имя, фамилию, срок.
— Вот конверт. Тут все, что надо. Поедешь в Магадан, найдешь там УРО — учетно-распределительный отдел, отдашь конверт. Пайку и рыбу тебе сейчас принесут. И топай за вахту.
— А конвой?
— Сам доедешь. С попутной машиной.
Без конвоира?! Какой-то проблеск надежды. Вдруг разобрались и его везут освобождать? Нет, такого еще не случалось на Колыме. Зачем же в Магадан, когда можно сообщить на месте? Хлеб и кусок кеты он положил в свой сверток. Вахтенный открыл ему дверь:
— Выходи. Голосуй на трассе.
Впервые за почти полтора года заключения Сергей Морозов оказался без сопровождающего с винтовкой.
Стоял на шоссе, одетый совсем не по сезону, в полушубке, шапке, и подымал руку. Машины проскакивали, обдавая его пылью и гарью. Десятая, а может, и пятнадцатая, притормозила.
— Куда? — крикнул шофер, высунувшись из кабины.
— В Магадан.
— Садись, вдвоем веселей, не уснем. Ехать всю ночь. Печку будешь топить, если захолодает. Ты вольняга или зэк?
— Зэк. Зачем-то отправляют в Магадан.
— На волю, факт! Паспорт выпишут и дуй на пароход! Повезло, парень. Ты по какой?
— Особое совещание.
Шофер присвистнул и покачал годовой.
— Не-е, это не на волю. С такой статьей запросто не отпускают. Писал прошение?
— Не писал. Чего зазря писать?
Водитель был словоохотлив, он ехал издалека, где-то за Аркагалой ему погрузили руду, из которой выплавляют то ли олово, то ли свинец. Тяжелый груз.
— Касситерит, — подсказал Сергей.
— Точно. Грамотный ты, видать.
В кузове небольшой горкой лежали брезентовые мешки. Ехали скоро, без остановок, вот и знакомый Спорный проскочили. К вечеру похолодало, Сергей расшуровал печурку, такие печурки установили в кабинах после нескольких трагедий: стоило зимой мотору заглохнуть, как шофер оставался один на один с жутким морозом. И замерзали — вдоль шоссе были многоверстные пространства без всяких признаков жилья и леса — только навороченные холмы промытой породы. Печка между ног у пассажира и два мешка чурок позволяли провести в ожидании помощи длинную ночь.
Ехали с разговорами, стараясь перебороть дрёму, даже песни пели, конечно, и про бродягу, который к Байкалу подходит. Ночь казалась необычайно долгой, часов у шофера не было. И месяц на небе не показывался, темень жуткая, очень редкие машины здоровались с ними, мигая светом. Если шофер задремывал, Морозов толкал его, разговаривал. Будил, в общем.
Одолели ночь, часов в десять были в Мяките, там остановка: столовая для шоферов и вольнонаемных.