Все поощрительные и поучительные разговоры и документы имели воздействие только в первые месяцы пребывания на колымской работе. Дальше режим как-то сам собой смещался: просто невозможно было не разговаривать, не поделиться мыслями инженеру с мастером-десятником на прииске, пусть он и какой-то там вредитель. Трудно ходить, не открывая рта, на строительстве, где все, кроме тебя, заключенные, которые нуждаются хотя бы в наставлении. Общение вольных и заключенных всюду было реальностью.
К лету 1938 года на Колыме была построена автодорога почти на тысячу километров от Магадана. Сам этот город уже мог претендовать на звание столицы края. Здесь были Магазины и столовые, рестораны с очень бдительными швейцарами из вохровцев — с особенным нюхом на бывших заключенных, тем более на пронырливых уголовников, по роду занятий имеющих право на свободное хождение.
Разноликий конгломерат людей разного обличил, воспитания, образования (от генералов НКВД до авантюристов, уголойников и «врагов народа») собрался на Колыме, территория которой, кстати, находилась тогда под юрисдикцией далекого краевого центра — Хабаровска.
Истины ради отметим, что слово «юрисдикция» (круг полномочий) на деле ничего не значило для руководства Дальстроя. Тот же Павлов свысока разговаривал с секретарем Хабаровского крайкома или председателем крайисполкома, когда они однажды решились посетить «свои» владения на Северо-Востоке, доходящем почти до Берингова пролива.
Отметим также, что ни органов Советской власти, ни привычных органов партийного руководства на территории Дальстроя тогда не обнаруживалось. Здесь было свое собственное Политуправление, которым дольше всех ведал генерал-майор Сидоров, а вместо Советов был Отдел административных органов при Управлении «Дальстрой». Политуправление Дальстроя подчинялось Политуправлению НКВД на Лубянке, а не ЦК ВКП(б), административный отдел «выходил» на соответствующее Управление на Лубянке. Верховный Совет СССР от руководства на Северо-Востоке был начисто отстранен…
Здесь царило строжайшее единоначалие. Оно сосредоточилось в руках Начальника Дальстроя. Комиссар Павлов являлся царем и богом всей огромной территории Северо-Востока.
Покойный Эдуард Петрович Берзин начинал освоение Колымы не только со строительства дорог, приисков и поселков для жилья. Как и всякому думающему человеку, ему виделся этот отдаленный заморский край как самостоятельно действующая территория страны — со всеми необходимыми службами и заботами. И даже при сравнительно небольшом количестве заключенных и вольнонаемных в те годы ему было ясно, что первейшей нуждой холодного края будет обеспечение людей собственными продуктами питания. На всех совещаниях Берзин непременно подчеркивал эту проблему, отчетливо сознавая, что за два моря сюда продуктов не навозишься. Что позволит природа сурового края, то непременно надо получать на месте. Зерно, конечно, так и будут возить за два моря, поскольку рожь или пшеницу здесь не получишь. А вот мясо, молоко при больших еще не освоенных естественных лугах получить можно. И какие-то овощи тоже можно, так, во всяком случае, говорили агрономы, приехавшие сюда по приговорам. Есть возможность иметь кислую капусту, свежие морковь и лук, что там еще?..
От слов тогда же перешли к делу. Организовали четыре совхоза, маленькие хозяйства — ядро будущих больших. Не оставили без внимания хилые фактории, влили в них новую жизнь и деньги, чтобы способствовали выращивать больше оленей. Создали несколько рыболовных бригад, чтобы ловить и солить кету, горбушу, кижуча.
Ушел в небытие Эдуард Берзин. Его место занял человек абсолютно безнравственный, властолюбивый. Павлов задался целью показать, что может настоящий «хозяин». Нисколько не заботясь о цивилизованном освоении края и о будущем его, как это делают люди, собравшиеся жить здесь не год и не два, а долгое время — и жить нормальной, обеспеченной жизнью, команда Павлова все подчинила одной всепоглощающей цели: дать золота больше, чем давали при Берзине. И все силы и технику бросила на прииски, не жалея ни людей, ни техники, ни — что страшнее всего — самой природы, и без того бедной и легкоранимой.
Карьеры покрыли язвами горную Колыму. Реки истощались на промывке, леса нещадно вырубали, хотя лиственница достигает здесь зрелости только к двумстам годам.