— Третий барак. Ходячие. Так что, вызвать?
— Когда майор придет. А третий барак — с живыми?
Служивые засмеялись:
— В бараках все живые. А которые мертвые, они в распадке. Здесь только их формуляры. На всякий пожарный случай.
— Этот агроном точно в третьем? — спросил сержант у своего коллеги.
— Да, числится там.
И Сергей зарубил себе на память: в третьем. Там, где и заключенный номер 650732. Под каким предлогом вызвать его? Увидеть? Поговорить?..
Пришел майор, сытый, блаженный, довольный:
— Ну что? Нашелся подходящий?
— Так точно! — в два голоса ответили сержанты, словно открыли все это дело они, а не Морозов.
— А ну-ка, ну-ка… — Майор прочитал сведения о Петрове, остался доволен. — Хоть и контрик, но не троцкист. Ко мне его, по-быстрому! — И, сделав знак Морозову «за мной!», вышел. Следом двинулся Сергей.
Ждали в кабинете недолго. В дверях завозились, охранник открыл створку и пропустил вперед тощего, сутулого и маленького человека, будто усохшего, с лицом испуганным, готовым услышать сейчас нечто ужасное для себя. Впалые щеки его были покрыты давно небритым волосом, то ли седым, то ли светлым от природы. Одна рука его висела тяжело и мертво, другой он держался за косяк двери.
— Проходи, — сказал майор. — Помогите ему сесть. Вот сюда. Ничего страшного, Петров Павел Петрович. Тебя нарочно так нарекли, чтобы три «П»?
— Не знаю, — через силу сказал Петров. Лицо его понемногу теряло напряженность.
— Тебе слово, — майор поглядел на Морозова. И склонил голову на левое плечо: слушать и вникать.
Скоро прояснилось: Петров пригоден для задуманного дела. Он долго работал в одном хозяйстве, знал овощеводство и, видимо, способен руководить людьми.
— Всего для начала с десяток гектаров, — сказал Сергей, ободряя коллегу. — А там видно будет, от майора все зависит.
— Потянешь? — Майор откинул голову назад.
— Постараюсь. Я и сам мечтал предложить вам. Видел тут, за конюшней хорошее место, мы там лозняк рубили.
— Одной рукой?
— Приноровился.
— Где это вас? Или болезнь? — спросил Сергей.
— На промприборе, прииск «Ударник». Камень под ленту попал, хотел вытащить, а руку смяло, какой-то нерв перебило. Висит как чужая.
— А где там, за конюшней, если точнее? полюбопытствовал майор.
— На излучине, — сказал агроном. — Остров такой.
И тут майор захохотал. Уж очень складно выходило: два разных человека в одночасье показали на одно и то же место. Смеялся он с какой-то икотой, но заразительно. И Сергей засмеялся.
— А ты гвоздь, агроном! Вишь, сразу угадал. И землю, и специалиста, из шести тысяч Одного нашел и вытащил. Гвоздь! Эй, кто там? Ко мне, быстро!
Лицо вохровца показалось в дверях, глаза навыкате.
— Сбегай на кухню, скажи, сейчас придут двое. Накормить хорошенько. Ты как, не против? — обернулся к Морозову. — Шофер твой подождет. В столовой еще поговорите, как коллега с коллегой. Приедешь за навозом, заходи, посиди, нашего «ППП» просвети, тут ведь не Брянск, верно?
Майор поднялся, но от дверей обернулся:
— Наш уговор, Морозов, в силе. На вахте для тебя будет пропуск. Можешь заходить к Петрову в барак.
Грузовик с навозом уже стоял на дороге. Сергей быстро сел в кабину. И всю дорогу улыбался. Завтра он приедет с двумя или с тремя машинами. Пока будут грузить, зайдет к Петрову в барак и постарается найти подполковника Черемных. Какой подарок он может, привезти своему другу? И Петрову — коллеге? И майору? Тут без помощи Василия Васильевича не обойтись.
Машину с навозом он отправил на Дальнее поле, сам пошел искать главного агронома.
— Значит, есть? — переспросил Пышкин. — Отдадут?
— Да, если мы… — И Сергей замялся.
— Понятно. Что надо?
— Начальник лагеря попросил огурцов, килограмм-другой. А заключенным, от которых зависит погрузка, — хлеб, конечно, консервы, лука. Меня этот майор уговаривает помочь устроить у них огород. Есть удобная площадка, я ее осмотрел.
— Много там навоза?
— Дели взять хотя бы половину, то до сотни машин, удобрим весь новый участок на Дальнем.
— Почему половину?
— Другую они оставят себе. Загорелись огородом. Вы не представляете, какие там инвалиды! И сколько их! До сих пор начальство не додумалось создать даже крохотное подсобное хозяйство! Ведь на каждом прииске можно, если захотеть…
— Ты им подсказал?
— Жалко людей, Николаи Васильевич. Умирают ежедневно и не одиночками. Тысяч шесть в бараках, выбракованные на приисках. Домой не отпускают, хотя к труду непригодны. Инвалиды, старики, даже безумные.