Нервы, не вполне зажившие раны, переутомление — все это, конечно, было налицо.
А все-таки…
Алексей Ремизов
СФИНКС
Сон
Мне приснилось, хоронят ту, которая так недавно умерла.
В саду в аллее собралось нас много народа. Надо подушки положить в гроб. Подушки показывают: они такие, как на диванах, только сверху зелеными ветками обложены.
— Подушки мокрые! — говорят, возвращаясь в сад.
— И ваша подмокла! — говорят мне, показывая мою подушку.
Из подушек льется вода.
Я знаю, они были сухие, но, когда их клали в гроб, оне наполнились водою.
Все вдруг заторопились из сада. Я зажег свечку и пошел за народом. Я тоже торопился, боясь, что не удастся мне попасть в церковь.
С свечами мы поднялись по каменной лестнице в белую залу. А за нами несли гроб.
Белый серебряный гроб поставили на катафалк.
В гробу лежала она, не как обыкновенно покойники, она лежала на согнутых локтях, высоко приподняв голову.
Какие-то люди, окружив гроб, что-то делали над ее головою.
Лицо ее было очень похудавшее и совсем прозрачное, только на правом виске красное пятно, густо посыпанное пудрою, большие раскрытые остановившиеся глаза, а шея, как у живой, подвижная, и волосы на голове взбиты венцом, не мертвые.
Вдруг из толпы выскочил какой-то взволнованный, растерзанный весь и взлохмаченный с длинною рыжей неровной бородою. Он вынул записную книжку и стал читать:
— Что вы с ней делаете? Зачем хотите закрыть глаза ей и шею согнуть и уложить в гробе по-своему…
Люди, старавшиеся что-то сделать с покойницей, отошли от гроба.
На согнутых локтях лежала она, высоко приподняв голову, очень похудавшая (вода осталась в наших подушках!) с большими раскрытыми остановившимися глазами.
«Сфинкс!» — подумал я, вглядываясь в живые черты мертвой, и проснулся.
1911 г.
Старый Курц
РАЗБИТЫЙ ЧЕРЕП
Егор выбросил последние комья мерзлой земли и, подняв со дна фонарь, любовно оглядел стены могилы:
— Чистота! Одно слово, модель! Хоть сам ложись, так в ту же пору! Михайло! Ты что там делаешь?
Михайло давно уже вылез на «грунт» и, охваченный крепким морозом, торопливо напяливал на себя новый, крытый сукном полушубок.
— А здесь, на воле-то, дедушка, здорово крепит! — крикнул он в ответ Егору. — В яме-то больно сходно было, а теперь…
— Зря торопился! — махнул фонарем Егор. — Кончал бы вместе! В мороз завсегда так: как бросил лопату, сейчас и облекайся, пока, значит, не остыл!.. Ну, да ничего!.. В трактире живо согреемся!.. Денег не жаль! Заработали дажно!..
Так, что ль?..
— Чего не побаловаться! — взвалил на плечи «струмент» Михайло. — Ишь, как вызвездило!!.. Вот на Святках кажинный год так: вызвездит и вызвездит! Отчего это, дедушка?
— Вольный воздух! Прояснит, ну и… того!.. Все души небесный видимость имеют… Сбрось-ка мне одежу… Вот так… Ну, и готово!
Егор выпрыгнул из могилы и уверенно пошел, сворачивая то направо, то налево, по бесконечным мосткам погруженного в таинственный полумрак кладбища. Михайло еле поспевал за стариком.
У кривой часовни могильщиков встретили два громадных пса. Они с лаем бросились к ним, но, заслышав оклик Егора, завиляли хвостами и стали ласкаться.
— Добрые псы! — похвалил их Егор. — Быка, и того свалят! Допреж, без них, и ходить опасливо было.
— А что? — боязливо перебил его Михайло. — Нешто, дедушка, они пугают?!?..
— Не токмо, что пугают и… ограбят, и убьют!..
— У-бьют?.. Да ты про кого сказываешь?
— Известно про кого! Про жуликов, про грабителей!
— Да-а!.. А я думал…
Михайло не докончил фразы и только быстрее зашагал. Он чувствовал себя не совсем в порядке! На душе было неспокойно, и в мозгу что-то сверлило.
— Зачем я «его» разбил? — подумал он. — Ну, попался череп, ну, и возьми его честь честью и… захорони в сторонке… сбоку… Отскреб стенку и засунул… Он себе и лежит там ладно!.. А Егор… зря!.. «Разбей лопатой…» А зачем? Ведь тоже человек!.. Череп!.. Небось, тоже на плечах сидел… говорил… молился!.. Грех это. Грех! Надо бы закопать, а я его… раз, раз… и в куски… Грех! Егору-то что?.. Он приобык!.. Ему хоть с покойником рядом, так ничего!.. Он их, покойников-то, племянничками зовет…
— Ты что смолк? Не слыхать тебя, — обернулся к Ми-хайле старик. — Ай, взаправду застыл?..
— Нет, дедушка, ничего!..
— То-то!.. Надо покликать Дорофея!.. Чай, спит. Имянинник он сегодня, ну и… выпимши!..
Егор подошел к сторожке я стал усиленно барабанить в окна.
— Кто там? Черти! Закрыто! Не пущу! — раздался хриплый голос.
— Пускать не надо! Только выпустить! — засмеялся Егор. — А то ночевать к тебе заберемся!
— А! Это ты, приятель! — очухался Дорофей. — А я было и… Да чего толковать… Заходи… угощу!.. У меня, брат, харча много осталось… Захаживай!..
— С товарищем мы здесь!
— А товарищ-то, водку пьет? — осведомился сторож.
— Мимо рта не пронесет! — фыркнул Егор.
— Коль так, тащи и его! — распахнул дверь Дорофей. — Входи, ребята, гостями будете!
В сторожке было тепло, пахло водкой и ельником. Компания уселась за стол. Сначала выпили по стаканчику, потом повторили. Дорофей разошелся: достал бутылку «травничку» и соленой рыбы. Всем захотелось пить. Поставили самовар. Напились вдосталь и принялись снова за водку. Егор был страшно весел, сыпал шутками, прибаутками и остротами. Дорофей пел песни. Один Михайло только пил молчаливо и сосредоточенно…
— Мне смерть, все одно, что плевое дело! — скалил гнилые зубы Егор. — Насмотрелся я на нее! И ничего-то в ней нет!.. Ни кожи, ни рожи!.. Одна слякоть! Ей-Богу!.. Сгинет человек, и нет ничего!.. Останутся гнилушки, а чтоб форменно… гроб, или что… Ничего! Захоронишь одного, а прошло лет двадцать… хоть другого хорони по тому же месту!.. Ей-Богу!..
— А череп! — вдруг прервал молчание Михайло. — Череп, брат, не того, не рушится!.. Да!..
— А что череп! — мотнул головой Егор. — Дал ему раз — и разлетелся! Ей-Богу!..
— Черепов у нас под колокольней, сколько влезет! На любой манер! — махнул рукой Дорофей. — Это предмет самый последний… Вот, когда наводнение бывает… вымоет их… ну и собирай… А куда девать? Кому закапывать?.. Валишь под колокольню и ладно!
— А так, чтобы лопатой?.. — пытливо покосился на Дорофея Михайло.
— Лопатой? Лопатой не приходилось!.. Нет! — растопырил пальцы сторож. — К чему лопатой?
— То-то и оно! — вздохнул Михайло. — Нехорошо «его» рушить-то! Ен тоже, брат… череп-то… человек был…
— Д-у-у-рак!.. — протянул Егор. — И скажет тоже?! Череп-человек!!.. И откуда это? Дивлюсь!.. Череп-человек!?! Нет, брат, врешь!.. Каждый человек и выпить, и закусить может, а… череп… м-м-может? А?..
Егор вдруг почувствовал себя жестоко обиженным и, припав к груди Дорофея, стал причитать и громко всхлипывать. Дорофей, глядя на него, тоже быстро сменил радужное настроение на печальное и принялся слезливо утешать друга. Михайло отодвинулся в угол, уронил отяжелевшую голову на ладони и стал упорно наблюдать за полкой с горшками. Ему давно уже казалось, хотя он это и скрывал, что на полке не совсем-то ладно. Теперь, при внимательном наблюдении, он ясно различил своего случайного «знакомца»… Рядом с чугуном, сквозь клубы табачного дыма, просвечивал необычайной белизны череп!..
— Он!!! — вздрогнул Михайло. — Уж я вижу, что он!!.. Меня не обманешь!!.. Ишь, как на меня уставился!!! И зубами стучит!!.. Дедушка! А, дедушка!! — дернул он за рукав Егора, но Егор не пошевелился. — Сторож, сторож, мил человек… — крикнул он Дорофею, но и Дорофей тоже был недвижим…