— Нет… — ответила Карина.
На полянке за кустами они увидели одинокую фигуру. Время и безумие согнули его плечи. В отросших черных волосах просвечивала седина. Он казался стариком, хоть, кроме седины, ни одного признака старения в нем не было. Сидя на корточках, Древний в выцветшем черном универсале нюхал красные цветы и что-то бормотал себе под нос.
Значит, его выпустили, подумала Карина, как раз подошел срок… За освобожденным никто не следил. Зачем? Он был глубоко и навсегда безумен. И безопасен, как впавший в маразм старик. Слабый, утративший разум и былую силу.
И душа взорвалась от боли и сочувствия. Карина бросилась к нему.
— Рональд, любимый! — закричала она. Она пройдет все миры в железных сапогах, сотрет ноги, изранит руки, умрет сама, но найдет способ… Она будет рядом, и его душа вернет былую глубину, разум — остроту, а руки — силу.
Она подбежала к нему, присела рядом и обняла за шею.
— Рональд, любимый, я здесь, все будет хорошо! — и со слезами уткнулась в плечо, что столько раз утешало ее прежде. — Я буду рядом, ты придешь в себя, воспрянешь! Любимый!
Безумный Древний поднял взгляд, прекратив бормотать. Сильные руки — все же он оставался Древним — отодвинули ее, он встал, потянув ее за собой. Казалось, он стал даже ниже ростом…
— Рональд! — Карина обняла его за шею, прижимая к себе. Но он опять отодвинул ее.
— Уходи! — услышала она. — Ты сделала свой выбор…
И он снова присел, сорвал цветок и принялся нюхать его, приговаривая что-то шепотом… А Карину подхватил неведомый поток и понес прочь от него. Она пыталась устремиться обратно, преодолеть движение ветра, но одинокая фигура скрылась вдалеке…
— Рональд! Рональд, любимый! — прокричала она в отчаянии. И упала на руки Артуру.
… Она не проснулась, но странный сон прервался, сменившись знакомыми зелеными вихрями ядовитого тумана и вспышками космических взрывов. Она металась по кровати, кусая губы и дергая себя за волосы. Но никто не разбудил ее. Взгляд Артура, сидящего в кресле напротив, был злым. Льдистые голубые глаза, как холодные прожекторы впились в хрупкое тело, корчащееся на кровати. И думал он только о том, что эти мучения ничего не значат по сравнению с его собственными. И сжимал кулаки, чтобы не убить ее сейчас, во сне, решив этим все проблемы.
Сначала Артур не хотел надевать кольцо. Вернее, хотел, но он ведь обещал Карине… Это кольцо давно его волновало. Всякий раз рядом с Кариной ему казалось, что они не вдвоем. Как будто это колечко, которое он давно заметил, было живым организмом и несло в себе образ того Древнего, которого он ненавидел до глубины души.
Он лежал, ощущая рядом тонкое любимое тело, боролся с искушениями, неизбежными в такой ситуации, и тихонько гладил ее по голове. Пусть поспит. Не обязательно ей знать, что он тут рядом изнывает от страсти.
Но одно искушение стало всепоглощающим. Сняв с Карины кольцо, он положил его на полочку. И теперь правым плечом постоянно ощущал, что оно рядом. Это было навязчивое, зудящее чувство, … Карина ведь ничего не узнает…
Артур протянул руку и надел кольцо на безымянный палец. Поднес к глазам. Странно… Только что кольцо было на тоненьком Каринином пальце. Но и на палец Артура оно село, как влитое. Как будто всегда здесь было.
Ничего не происходило. Кольцо и кольцо. Артур усмехнулся и уже собирался снять его.
Но тут он услышал…
Ее спящий разум был похож на зверька, свернувшегося в норе. Но если внимательно смотреть и слушать, то за этим мнимым покоем было много всего…
В Карине было много боли. На мгновение сердце Артура сжалось от жалости. Он даже представить себе не мог, сколько ее там — погибшая Земля, страшная правда на суде, одиночество… Но там было много и любви. Не к нему, не к Артуру.
Любви к тому Древнему. Глубокой, нежной, неубиваемой. Артур сжал руку в кулак. Как она может любить того, кто уничтожил ее планету? Как это вообще возможно… А она ведь верит, что это так, он явно ощущал это, словно кольцо мгновенно сделало его телепатом.
А его, Артура… его там было так мало! Так ничтожно мало, по сравнению с этой всепоглощающей любовью. Что было к нему? Много благодарности. Была и любовь, но не та, что он хотел. Любовь к брату, к другу. И лишь немного, совсем чуть-чуть — к мужчине. Даже скорее память о любви, а не любовь.
…А еще там было много чувственных воспоминаний о безбрежной, непостижимой близости, какой-то нечеловеческой, непознаваемой для него. Близости с тем чудовищем.