— Я не хочу, Артур! Нет! — словно кто-то другой выкрикивал вместо нее. Потому что происходить с ней это просто не могло.
— Молчи, Карина, — услышала она, и он положил железную руку ей на горло, немного сжал, придавливая к кровати. Резко стало нечем дышать. В глазах помутнело от удушья и странной боли сжатия, лишающей воли и сил еще раньше, чем воздух в легких закончится до конца. «Не сопротивляйся — останешься жива. Он не в себе», — услышала она свою холодную рациональную часть, что проявлялась в самые критические моменты жизни. И пресловутый инстинкт самосохранения поверил этому голосу — она замерла.
— Молчи, Карина! — повторил он. В склонившемся над ней лице не было Артура. Только холодный, жестокий зверь.
Но зверь убрал руку, и воздух устремился в легкие.
…Это продолжалось долго. В этом не было ни любви, ни страсти. Только порыв унизить, растоптать, отомстить. Казалось, ярость, накопленная веками — потому что невозможно накопить столько обиды и злости за несколько месяцев — вырывалась из Артура и выливалась в жестком и равнодушном овладении ею.
…Это было не больно. Это было просто невыносимо. Когда стало совсем невыносимо, она потеряла сознание. А может быть, просто отключилась от происходящего, не в силах переносить то, чего не может быть.
…Когда пришла в себя, вначале она увидела себя со стороны. Как лежит на боку. Голая, сломанная. Испорченная. Чуть поодаль, на краю кровати сидел Артур. Тоже голый (интересно, когда он успел раздеться, подумалось ей), в отчаянии уткнувшись лицом в руки. Надо же, подулось Карине отрешенно, даже жалко его.
Возвращаться в себя, истерзанную, не хотелось. Но, наверное, надо? Она аккуратно подвигала рукой и ногой. Все шевелится, вроде ничего не сломано. Только там, где он особенно сильно сжимал ее, притаились синяки и ноющая боль.
Артур, словно не веря своим ушам, отнял руки от лица и обернулся к ней.
— О Господи, Карина! Я думал, что убил тебя! — с истерикой в голосе сказал он. Снова уткнулся лицом в руки и заплакал, как ребенок. «Разве что морально», — отрешенно подумала Карина. И собирая собственное тело в кучку, вяло и безразлично проверяя суставы, села. Убить бы этого подонка, отрешенно подумалось ей. Но в чем он виноват?
Картина была ясна. «Артур надевал кольцо, — отрешенно подумала Карина. — Тех, кого мучают видения, нервных и тревожных — оно успокаивает. А у тех, в ком бурлят невидимые страсти — заставляет их выйти наружу, но помогает с ними справиться. Только, видимо, Артур снял кольцо раньше, чем оно помогло ему победить себя».
— Можно было сонную артерию пощупать, — мертво сказала Карина. Надо же, она живая. И сидит, почти ничего не чувствуя, на кровати. Голая и испорченная. Жизнь в очередной раз изменилась навсегда, и она сама изменилась. Но ничего не ощущает по этому поводу. Кроме желания снова надеть на палец черное кольцо, маленькую ниточку, связывающую ее со счастливым прошлым… И остаться одной.
— Ты еще со мной разговариваешь! — простонал Артур. Соскользнул на пол и зарыдал сильнее, стоя на коленях перед кроватью. — Карина, я преступник! Я чудовище… Я отморозок!… — мускулистая спина подрагивала от рыданий, он сжимал голову руками и раскачивался, как полоумный.
…А Карина, глядя на большого, сильного, голого парня, сходящего с ума возле кровати, поймала себя на том, что ощущает к нему смешанное чувство жалости и отвращения. Надо же, такой здоровенный, такой сильный, и плачет, как ребенок. Это ведь она должна плакать? Ей должно быть хуже?
Но у нее слез, как всегда, не было. Вообще ничего не было.
Артур вдруг обернулся к ней. Теперь в голубых глазах была невыразимая мука.
— Мне самому место в Розовом Замке! — прокричал он. — Прямо там, в соседней камере!
— Да, вообще-то у нас за такое как раз в тюрьму сажали! — не выдержала Карина. И осеклась. Потому что огромный мужчина разразился новым приступом рыданий. И одновременно с протестом, все же притаившимся где-то внутри, с гневом, прячущимся в уголке души, она опять ощутила жалость.
«Что ж, Артур, — подумалось ей. — Теперь ты будешь гнобить себя. Раскаиваться, сожалеть. И я могла бы добить тебя. Но нет. Я не сломаю твою жизнь. Хоть ты доломал мою… Мне все равно уже не поможешь. А вот тебе — еще можно».
— Ты надевал кольцо, — сказала она. — В этом дело. Ты виноват лишь в том, что взял мою вещь без спроса.
Артур затих и изумленно поднял на нее взгляд.