Еще три шага, и она начинает спускаться по ступенькам…
И в этот момент подкатила тошнота, в голове раздался шум. Они стремительно нарастали, заглушая собой все. В глазах потемнело, а ноги стали ватными. Казалось, мозг прямо сейчас разорвется от невыносимой, всепоглощающей тошноты, выворачивающей всю ее наизнанку. Вот, что чувствует человек, погибая от радиации, подумалось Карине… В голове всплыла табличка степеней лучевой болезни — еще из земного курса радиобиологии. «Очень высокая доза, свыше 7–8 Грей — смерть под лучом», гласила эта таблица. Вот она, смерть под лучом, подумалось Карине, сквозь сбивающую с ног тошноту и тьму, поглощающую разум.
«Сейчас я умру, — поняла она ускользающим сознанием. — Анте ви а, Рон’Альд Эль. — А дальше она, как всю жизнь и собиралась, пытаясь пробиться через охватывающую тьму, думала уже только о Боге: — Прости меня, Господи, за все! Я люблю Тебя!» — успела мысленно сказать она, проваливаясь.
«Карина, твою же мать!» — вдруг прогремел в голове знакомый глубокий голос, сильные руки подхватили ее.
И Карина потеряла сознание.
Эпилог
Эл’Боурн отрешенно провел рукой по картам, разложенным перед ним на столе. Для огненного мира элейони не существовало оцифрованных карт — туда почти никогда не ходили. Этот мир считался опасным даже для Древних. Сейчас он подумал, что все же следует оцифровать эти бумаги, и направил на них инфоблок… Хотя шансов вернуться в любом случае мало. Этого он и хотел — не вернуться. Если судьба даст ему это, если распорядится так.
Все было собрано. Дела в том мире не были неотложными, но все же… Погасить огненное озеро, что сдвигало баланс в тех мирах, давно планировали. Пожалуй, пришло время. Даже появился доброволец, готовый этим заняться — Эл’Боурн.
Пустота, что он чувствовал с момента ее смерти, была невыносимой. Когда звезда взорвалась, и ее не стало, Эл’Боурн в другом мире понял это сразу. Его свернуло пополам. Душа и тело скорчились на полу, как будто его терзали, вырывая органы по-живому, отрывая руки, корежа душу. У него отняли половину его самого.
А теперь, когда первый шок прошел, в душе была невыносимая пустота. Он понял то, о чем говорила Ор’Лайт когда-то. Пустота и холод, невосполнимые, вечные… Потому что той, что составляла половину него — больше не было. И где она, знает один Господь.
Надо же… сердился на нее, обижался, ревновал. А теперь была только пустота и угрызения совести, режущие душу на части.
Эл’Боурн оцифровывал последнюю карту, изрисованную красными огненными линиями и черными вершинами гор, когда в центре кабинета вдруг появился Рон’Альд.
Сложив руки на груди, он внимательно посмотрел на Эл’Боурна, потом бросил взгляд на карты. И молчал.
— Пришел убить меня? — с горечью спросил Эл’Боурн, опустив взгляд на стол.
— Нет, не за этим, — спокойно ответил Рон’Альд. Собранный, отрешенный, бледный. — Я хочу понять только одно. Как можно так не знать и не понимать собственную жену? Причем одобренную.
В голосе звучала сталь, она резала душу Эл’Боурна еще сильнее. Теперь он не испытывал к Рон’Альду ни злости, ни ненависти. Сам не знал, что испытывал. Может быть, зависть, что тот на свое счастье не был связан с ней Одобренным браком, и теперь может не ощущать этой неизбывной пустоты, лишь потерю. А любую потерю можно пережить…
— Обвиняешь меня? — с неизбывной горечью спросил он. — Ты виноват не меньше! Ты дал ей эту работу, ты придумал это!
Рон’Альд молчал, все также скрестив руки на груди. Ни один мускул не дрогнул на его на лице.
— Я соболезную тебе, — вдруг сказал он.
— Да что ты понимаешь! — не выдержал Эл’Боурн. — Ты не был ее одобренным мужем! Ты не знаешь, что я чувствую! У меня словно оторвали руку… Нет! Больше — половину меня!
Несколько секунд Рон’Альд молчал.
— А у меня вырвали душу, — спокойно, но резко сказал он, взглянув Эл’Боурну в глаза, и тому пришлось опустить взгляд. В черной бездне глаз Рон’Альда было что-то другое, чем у него, и может быть, еще менее выносимое.
Еще несколько мгновений они молчали. Эл’Боурн качал головой, словно соглашаясь с происходящим, принимая Рон’Альда. Да, вот так… Она умерла, и осталось двое, одиноких навсегда. Один не лучше и не хуже другого. С безысходной потерей внутри.