Карина влетела в комнату. Край сознания, затуманенного яростью, уловил, как дверь беззвучно закрылась за Кеурро. Он-то был ни в чем не виноват — верный пес, четко исполняющий приказы господина, не более того! А вот другой человек, вернее, Древний — он был виноват во всем. Он убил ее, уничтожил ее чувства, все ее естество! Ага, четверть часа! Вот, значит, в чем дело!
Рональд спокойно сидел в черном кресле на силовой подушке в дальнем конце комнаты, в том самом, в котором Карина когда-то наблюдала за космической баталией на голограмме и наслаждалась четкой работой человека в черном универсале… Он пристально смотрел на нее.
— Ну ты и сволочь! — закричала Карина. Ярость душила ее. — Ты использовал меня! Ты использовал нас всех!
Он молчал, продолжая внимательно смотреть на нее.
Карина в отчаянии схватилась за голову:
— О Господи! За что?!! Как так можно! Ты все подстроил! Ты сделал все, чтобы мы поступили именно так, как тебе нужно! Ты общался с нами, со мной… Я доверяла тебе! Ты сделал все, чтобы я…
Карина стремительно подбежала к нему и остановилась, как столб в шаге от него. Она сотрет с его лица эту неуловимую усмешку! Она заставит его почувствовать ее боль!
— Ну, ты и сволочь! — повторила она. Плохо сознавая, что делает, она размахнулась и со всего маху заехала правой рукой ему по лицу. Рональд продолжал спокойно смотреть на нее своим черным бархатным космосом, в котором не нарушилось ничего: ни покой, ни тепло, все так же устремляющееся к ней через космические дали. Стало легче… Да и рука теперь немного саднила, что отвлекало внимание от боли в душе.
— Такой спокойный, такой… И такая сволочь! Да ты не человек! Ты… — Карина размахнулась еще раз — левой рукой — и ударила его по лицу с другой стороны. Да уж! Помогает! И пусть он делает с ней все что хочет! Это уже неважно. Она размахнулась правой рукой, в третий раз… Рональд аккуратно поймал ее руку за запястье.
— Хватит, — спокойно сказал он.
Карину затрясло от бессилия, из глаз внезапно ручьем хлынули слезы. Она стояла перед ним и плакала. От бессилия вернуть Землю, от бессилия сделать так, чтобы все было хорошо, от невозможности вернуться на Коралию, понимать происходящее, от бессилия вырвать руку… Рональд взял ее за талию и усадил себе на колени.
Карина рыдала. Навзрыд, в полную силу, так, как не рыдала с самого детства. Погибшая Земля, смерть родителей и близких, новая жизнь на Коралии, шок пережитого, похищение из Союза, напряжение от сложной работы, сомнения и страхи, горечь обмана — все выходило со слезами, давно собравшимися в тучи у нее в душе. Все выливалось наружу и растворялось в его вселенском спокойствии. Он же мягко держал ее и укачивал, как обиженного ребенка, который слишком напуган, которому досталось больше, чем могут выдержать его детские силы.
Карина не знала, сколько прошло времени. Ей казалось, она никогда не перестанет плакать, что теперь, когда это было можно, слезы не остановятся, так и будут течь из ее сердца, из раненой души. Но постепенно, окутанная теплым бархатом его объятий, она начала успокаиваться, всхлипывая все реже и реже и не смея поднять голову от стыда.
Горячая рука скользнула ей на затылок. Рональд бережно запрокинул ее голову, и сквозь призму еще не высохших слез Карина погрузилась в черноту его личного, бездонного космоса. Космос приближался, окутывал, и без страха или боли она тонула в нем, ощущая неожиданное блаженство.
— Ты меня обманул… — пытаясь собрать остатки воли, разлетевшейся в клочья, прошептала она охрипшим от рыданий голосом.
— А ты меня, — ответил Рональд и начал ее целовать. Мир закрутился спиралью и схлопнулся в точку. И взорвался снова.
Неожиданно Карина, сошедшая с ума от горячего кружащего тепла, оказалась в воздухе. Он поднял ее на руки и понес в спальню, ни на мгновение, ни на секунду не отрываясь от нее, от ее губ, от ее шеи, от ее души. Как будто оторваться на мгновение означало расстаться навсегда.
Вспыхивали и гасли звезды. Рождались и гибли миры. Вселенная расширялась и сжималась одновременно, все в ней пело, играло в своем вечном великолепии. Они устремлялись друг к другу снова и снова, проникали друг в друга, растекались друг в друге, замирали в единстве, не сливаясь, но и не размыкая круг. Души расширялись до размеров Вселенной и сжимались в точку, танцевали и взлетали, парили и опускались на землю — в бесконечном единстве бытия, доступном, только когда они вместе.