— Боги, будьте милостивы, примите мою жертву, — произнес Милегдо Косоглазый, воздев глаза и руки к небу. Выхватив из ножен меч, полыхнувший в огне костра, он шагнул к оруженосцам.
Глава десятая.
ДЕРЕВЯННЫЕ БОГИ НЕ УХОДЯТ САМИ СОБОЙ
На охоте свирепый кабан распорол клыками живот и грудь кунигасу Олелько, двоюродному брату старейшины селения. Охотник умер мгновенно, не успев помянуть богов. Он был славным литовцем. Мало кто мог опередить его в скачках на резвом коне, но еще меньше мужей согласились бы вступить с ним в бой на топорах или мечах.
Истерзанное тело Олелько друзья и родственники с почетом принесли в родной дом. Положили на лавку в самой большой горнице и созвали гостей.
На пятый день смрад разложившихся останков сделался нестерпимым. Сочные куски жареной кабанины и баранины не лезли в глотку. Окна и двери были открыты, жгли душистый янтарь. Однако вонь не делалась меньше. Но уйти, выказать неуважение к умершему было бы непростительно, и гости высиживали в горнице, заткнув ноздри сухим белым мохом.
Утром шестого дня к поселку подъехал мастер Бутрим из Альтштадта вместе с женой, дочерью и подмастерьем Серсилом. У опушки леса Бутрим остановил коня и долго затаив дыхание слушал заливчатые трели соловья. Слушая, он вдыхал полной грудью лесной воздух, напоенный ароматом трав и цветов. В этот утренний час Бутрим снова почувствовал себя литовцем и жрецом криве. Кенигсбергский замок, солдат Хаммер, зловещий поп Плауэн — все осталось позади, все минуло, как недобрый сон.
На лесной полянке кучилось десятка два деревянных домиков. В местах, свободных от кустарника, были насажены грядки с горохом и репой бродили куры, пахло лошадиным потом и парным молоком.
Здесь, в этом селении, он появился на свет, научился ходить и говорить.
Стайка мальчишек играла в шумную военную игру, хорошо знакомую Бутриму: кипел бой литовских воинов с немецкими рыцарями. У мальчишек-рыцарей черные кресты намалеваны сажей прямо на лбу.
Где-то в конюшне оглушительно заржал жеребец.
Бутрим улыбнулся, глаза его помутнели от набежавшей слезы… На душе сделалось радостно. Утренний призыв жеребца был так же сладостен и мил его сердцу, как и соловьиные трели.
Скоро поселяне признали в усталых путниках Бутрима и его близких, и в доме старейшины поднялся переполох.
Гости были редкие и почетные.
Бутрим долго обнимался со старейшиной, своим двоюродным братом. Мальчишками и юношами они были неразлучными друзьями. Много лет не виделись, и вот теперь снова вместе. Гость долго и подробно расспрашивал о родственниках: он хотел знать, как живут троюродные дядья, двоюродные братья и племянники, их братья и дети детей.
Он зашел в дом, где лежал умерший и сидели гости. Лицо мертвеца с оскаленными зубами покрылось синими пятнами. Из носа и углов рта вытекала кровавая жижа, зеленые мухи ползали по щекам и лбу.
Бутрим разгневался. Умершие не должны оставаться так долго вместе с живыми. Старейшина почтительно ему объяснил, что двое юношей ушли за жрецами тиллусонами. Но их пока еще нет.
— Хоронить без тиллусонов запрещено предками, — закончил старейшина, — поэтому мы пропустили срок, и тело Олелько начало немножко гнить. Не сердись, почтеннейший криве.
Бутрим решил заботы о мертвом взять на себя — ведь Олелько ему приходился троюродным братом. Жители поселка стали готовиться к похоронам.
Нарядившись в белые одежды, надев на голову венок из дубовых листьев, позванивая бубенчиками, Бутрим сказал у костра речь. Он прославил умершего и вскользь коснулся его грехов.
— Умерший, — сказал Бутрим в назидание, — не любил свою старую жену и часто обходил подарками… Настанет день судный, и почтенному покойнику не придется беспокоиться за свою судьбу. Сам великий бог, узнав о его праведной жизни, будет радоваться и на его делах поучать других. А грехи Олельковы, — закончил он, — не велики, и бог простит их. Покойный обязательно попадет в блаженную страну, уготованную для праведников.
Олелько, оскалившись, с открытыми глазами, лежал на деревянном помосте лицом кверху, будто смотрел на синее небо и золотое солнце. А под ним бушевало пламя костра.
Закончив речь, жрец запел погребальный гимн, все подхватили его. Воины ударяли в щиты рукоятками мечей. Когда рухнул деревянный помост и пламя охватило останки, пение изменилось — грянул радостный гимн величания богов. В эти минуты очищенная огнем душа Олелька уходила по золотой дороге на небо.
Бутрим поднял кверху глаза.
— Я вижу Олелька, он летит по небу на белом коне, в доспехах и при боевом оружии, его сопровождает много всадников.