Послание содержало один лишь отчаянный вопль: Кольцо Вертанди[2].
Теперь они вернулись. Ура!
Урожайная Луна, Благоухающий Кулабар[3] и, конечно, Иерихонская Роза — величайший тактик их плотского поколения.
Спускаясь по лестницам Дома Душ, они начали перебранку. Собственно, в перебранке они провели двадцать шесть из тридцати субъективных минут своего пребывания в интерфейсе замедленного времени, сопровождавшего межзвездный полет. Эти минуты соответствовали двумстам годам ускоренного времени миссии к черному скитальцу.
Они спорили о том, куда следует теперь направиться и что делать, и как со всем этим быть, и наконец их обуял внезапный страх:
— Где же Роза? — спросила Урожайная Луна, чей ранг в экипаже примерно соответствовал древнему капитану. — Где Роза?
Ибо лишь двое вновь воплощенных существ стояли теперь на мраморных ступенях, глядя на Площадь Сверкающей Страсти.
— Вот дерьмо, — выругалась Благоухающий Кулабар, чья должность примерно отвечала должности бортового инженера. Быстрый душпоиск не дал никаких сведений о судьбе их напарницы. На этом, самом глубоком уровне, в самом сердце Сердцевинного мира, сфера квантовых нанопроцессоров достигала десяти километров в диаметре, а потому поиск был очень быстрым и всеобъемлющим — в виртуальной реальности было в мгновение ока просмотрено все, от мышиной норки до домашнего алтаря. И он оказался бесполезен. Двое оставшихся членов команды «Всеприсущего божественного аромата» слишком хорошо понимали, что это может означать.
Настала пора плотских дел.
Урожайная Луна и Благоухающий Кулабар стояли в новых телах на Небесной Равнине Хой. Темные, как печаль, облака нависали над выпуклым горизонтом. От края мира исходил неясный свет. Урожайная Луна вздрогнула, почувствовав какое-то новое ощущение; неожиданное, настойчивое, хотя и не слишком неприятное — однако новая плоть подсказала ей, что продолжительное воздействие этой дрожи может быть не только болезненно, но и крайне опасно.
— Что это было? — поинтересовалась она, глядя на мурашки, высыпавшие на ее черной, как космос, коже. В этом воплощении она носила личину, более или менее соответствовавшую стандартам женских особей своего исходного вида, — плоть элегантную, лишенную волосяного покрова, тонко настроенную по ее запросу и отмеченную печатью минималистичной эстетики.
— Полагаю, ветер, — отвечала Благоухающий Кулабар, склонная, как обычно, во всем подкалывать своего капитана и потому выбравшая себе новое обличье в дуккимском стиле, характерном для одного из тех вымерших человекообразных подвидов, что возникли и развились после массового вымирания разумных существ на Кетреме, планете, почти безнадежно погребенной под неисчислимыми культурными слоями истории Клады.
Она была теперь мала ростом и широка в талии — вся как бы составленная из овалов и выпуклостей, — и горделиво несла пышную копну тщательно завитых волос, слегка прикрывавших ее затылок и волнами ниспадавших на плечи. Еще пары минут не прошло, как команда «Всеприсущего божественного аромата» получила новые тела, и Урожайная Луна ощутила почти непреодолимое стремление позабавиться поиграть поиграть с этой роскошной гривой своего инженера.
— Могла бы и приодеться поприличнее, — заметила она, и тут по прихотливо вогнутой чаше мира прокатился гром, сотрясая каменную ступу для вновь воплощенных. — Ладно, думаю, нам пора за дело.
Некогда дуккимцы слыли суровым и прагматичным подвидом.
Урожайная Луна и Благоухающий Кулабар провели ночь в юрте из живой кожи, выращенной на земле Равнины Хой. Гремел гром, юрта хлопала и трепыхалась на ветру, и на Равнине Хой паслись, издавая нечленораздельное мычание, странные твари, походившие на призраков бури. Но эти звуки не были столь настойчивы и продолжительны, как стоны Урожайной Луны, чьи длинные, затянутые в темную кожу члены полыхали огнем и изгибались от невыносимой боли; ей казалось, что новое тело сейчас умрет. Умрет.
— Первые часы в новом теле могут сопровождаться определенным мышечным дискомфортом, — вежливо заметила юрта, — по мере того, как тонус мышц придет в норму для данного тела, эти симптомы пройдут сами собой в течение нескольких дней.
— Дней! — возопила Урожайная Луна. — Выгрузи меня обратно прямо сейчас!
— Я могу снабдить вас обезболивающими средствами, — сказала палатка. И пока все звезды не погасли на небесном шатре, крыша которого была натянута в десяти километрах над их головами, Урожайная Луна была вынуждена сосать сдобренное анальгетиками молоко из сосцов, услужливо выпяченных на стенке юрты. Тем временем они с Благоухающим Кулабаром неустанно прочесывали Небесную Равнину Хой до самых ее границ, погруженных в поле уменьшенной гравитации, в поисках Иерихонской Розы. Этот мир, наиболее близкий к Сердцевинному из всех плотских уровней бытия, уже долгое время был пристанищем аскетов и блуждающих душ. Загибающийся в бесконечность край равнины символизировала, среди прочего, непрестанный духовный поиск душой своего предназначения, а быть может, и ее исконную сопричастность виртуальным пространствам там, за крышей небесного шатра, где Выгруженные построили свои собственные вселенные, — каждая следующая неизменно оказывалась больше, чем та, в которой содержалась сама. Однако этот крохотный покрытый травой шарик был все же достаточно велик, чтобы вместить десятки тысяч странствующих монахов и столпников, кенобитов[4] и саддху[5], неспешно дрейфующих в травяном океане.