А киммериец между тем отмерял большими шагами лигу за лигой, стараясь уйти как можно дольше от проклятого места, откуда он едва не отправился прямиком на Серые Равнины.
«Зря я, пожалуй, продал коней, — подумал он, но тут же рассмеялся: — Они тоже попались бы вместе со мной, как и гнедой. До Хельсингера осталось не так и много. За пару дней дойду».
Дождь прекратился, и от быстро шагавшего киммерийца пар валил, словно от взмыленного коня. К утру он вышел из леса. Впереди раскинулись холмистые луга, пересеченные небольшими рощицами. Вдали виднелись вершины гор, у подножия которых, как он знал, находился Хельсингерский замок.
Киммериец выбрал укромную полянку, развел костер из набранного под раскидистыми елями почти сухого хвороста. Он развесил одежду, чтобы окончательно высушить ее, и уселся, поджав под себя ноги, как туранский жрец. Лицо еще саднило от множества укусов мерзких насекомых, но варвар уже весело насвистывал песенку между глотками доброго амилийского, которым он запасся у гостеприимного хозяина придорожного кабачка.
«Неплохое вино, — смаковал он терпкий напиток, — не обманул. Да и девушка была хороша. Жаль, что вряд ли когда-нибудь удастся навестить кабачок еще раз».
Через некоторое время он уже укладывался на подстилку из веток, спрятавшись от постороннего взгляда и от солнечных лучей в густом кустарнике. Ему не пришлось спать двое суток, и он решил полдня посвятить сну.
«Чем больше спишь, тем меньше глупостей можешь сделать», — вспомнил он слышанную где-то фразу, но где слышал, припомнить не успел, потому что провалился в глубокий сон.
— Хорошо, что ты зашла ко мне, — увидев дочь, сказала Гунхильда, — я как раз хотела поговорить с тобой.
Она сидела в кресле и, склонив голову набок, расчесывала свои длинные густые волосы. Вышитая ночная сорочка, сползшая с плеча, открывала привлекательную грудь и чуть располневшую шею. Белоснежная кожа герцогини была еще гладкой и упругой, как у девушки. Заметив оценивающий взгляд дочери, Гунхильда чуть усмехнулась кончиками губ.
— Как ты считаешь, твоя мать еще может привлечь мужчину?
— Вполне возможно, матушка, — ответила Хайделинда, изумившись в душе, почему мать заинтересовалась ее мнением по этому щекотливому вопросу.
— Что ты словно неживая после монастыря? — спросила мать, поводя плечом, чтобы поправить сорочку. — Посмотри на своего дядю, он на четверть века старше тебя, а сколько в нем жизнелюбия и страсти!
— Да, я заметила, — с некоторым вызовом в голосе сказала девушка. — У вас тут, я смотрю, беспрерывное веселье. Наверное, оно началось около двух лет назад?
— Что ты хочешь этим сказать? — в недоумении подняла голову герцогиня.
— Ничего особенного…
— Нет уж! Раз начала, так договаривай, — с нарастающим раздражением перебила мать. — Ты хочешь сказать, что я совсем не помню твоего отца и только и делаю, что веселюсь?! — Последние слова она почти что выкрикнула.
Хайделинда молчала, глядя на герцогиню, лицо которой покраснело и перекосилось от гнева.
«Наверное, и я, когда злюсь, становлюсь такой же некрасивой, — отметила про себя девушка. — Боюсь, напрасно я завела этот разговор. Что матери оставалось делать? Она еще молодая женщина. Не идти же в монахини…»
— Ты думаешь, мне было легко? — крикнула Гунхильда, швыряя гребень на пол. — Что я, по-твоему, должна была делать? Идти в монастырь, чтобы там высохнуть, как эти служительницы Митры? Так?
Она чуть не слово в слово повторила мысль дочери.
— Прости, матушка, — вздохнула молодая герцогиня, — я совсем не хотела обидеть тебя.
— Не хотела обидеть? — немного успокаиваясь, переспросила Гунхильда. — Тогда зачем говоришь такие ужасные вещи? Я еще привлекательная женщина, а Бьергюльф любит меня, ты же прекрасно видишь это.
Хайделинда вспомнила, как вчера за ужином герцог, не стесняясь окружающих, целовал мать в открытую шею и похотливо залезал рукой в низкий вырез ее платья. Она находила вполне естественным, что Бьергюльф испытывает влечение к ее матери, но проявление этого на людях вызвало у нее неприязненное отношение к обоим.
— Я видела это, матушка, — сказала молодая герцогиня. — А давно он тебя так полюбил?
— Какое тебе дело?! — взвилась, словно от удара хлыстом, Гунхильда. — Откуда у тебя в голове такие мысли?
— Дело в том, — медленно произнесла Хайделинда и, посмотрев на мать, запнулась. Она собралась с силами и продолжала: — Ты только не волнуйся и постарайся понять меня правильно…
— Да о чем ты? — герцогиня не на шутку встревожилась, ее лицо пошло красными пятнами.
— Матушка, — снова начала девушка, стараясь говорить спокойно и медленно, — я узнала в столице, что мой отец погиб… — Она снова остановилась, но потом выпалила одним духом: — Совсем не случайно!
— Как это понимать, «совсем не случайно»? — Теперь герцогиня побледнела, ее изумрудные глаза словно потеряли свой блеск. — Он пропал на охоте, его искали целых две седмицы, но найти так и не смогли…
— Это я знаю. — Хайделинде нелегко давалось каждое слово, но она была решительной женщиной, и если уж что начинала, то доводила до конца. — Говорят, что его околдовал какой-то чародей и… мой дядя…
— Что?! — вскрикнула Гунхильда.
— …мой дядя, — повторила молодая герцогиня, — был заинтересован в его исчезновении.
Хайделинда специально не сказала «заинтересован в смерти», а выбрала более мягкое выражение, чтобы не накалить еще больше и так достаточно напряженную обстановку. Однако ее предосторожность оказалось тщетной.
— Да ты совсем спятила в своем монастыре! — взвизгнула Гунхильда. — Ты соображаешь, что говоришь? Родной брат был заинтересован в гибели твоего отца?! Боги! Ты действительно потеряла разум!
Она соскочила с кресла и, подбежав к дочери, схватила ее за плечи.
— Кто тебе сказал такую чушь? Отвечай! — Она тряхнула Хайделинду, и ее пальцы с силой впились в кожу девушки.
— Успокойся, матушка. — Молодая герцогиня повела плечами, стараясь высвободиться из материнских рук, вцепившихся в нее с неженской силой. — Я просто передала тебе то, что мне сказали в Бельверусе.
— Кто мог такое придумать? — Гунхильда отпустила дочь и закрыла лицо руками, — Ты будешь говорить или нет?
— Нет! — твердо ответила Хайделинда. — Я рассказала тебе это, надеясь на твою помощь.
— В чем я могу тебе помочь? — вскрикнула герцогиня. — Вместе с тобой обсуждать лживые бредни глупых людей?
Хайделинда подумала, что мать взволнована намного больше, чем могли вызвать ее неосторожные слова. Однако все усилия герцогини были направлены лишь на то, чтобы отвести подозрения дочери от своего мужа.
— Скажи, — твердо произнесла Хайделинда, — вы с моим дядей давно… — она запнулась, но все-таки докончила фразу: — В общем ты понимаешь, о чем я?
— Как ты смеешь так разговаривать с матерью? — вскипела Гунхильда. — Этому тебя научили в монастыре? — Она тряслась от гнева, но девушка заметила, что мать не смотрит ей прямо в глаза, как будто стараясь что-то скрыть.
«Амальрик прав, — подумала Хайделинда. — Они сошлись еще при жизни моего отца, и у Бьергюльфа были причины убрать своего брата и соперника!»
— Я хочу знать, от кого ты узнала о подобных мерзостях? — Герцогиня выпрямилась и смотрела на дочь с нескрываемой злобой. — Небось этот воображающий себя ученым аргосец?
— Я не посвящаю посторонних в дела семьи. Эрленд тут совершенно ни при чем! — отрезала девушка, испугавшись, что ее необдуманный порыв навлечет беду на возлюбленного. — Он предан герцогу, и у него нет причин распускать такие слухи.
— Тогда бездельник Ивар? — продолжала допытываться мать.
— Ему это тем более не принесло бы никакой выгоды… — усмехнулась Хайделинда.
— Тогда кто же?