— А как же ты?
— У меня останутся штаны, — усмехнулся киммериец. — К тому же мне кажется, что в Сюндбю не будут обращать особого внимания на то, как я выгляжу.
— В Сюндбю? — переспросила Хайделинда. — Мы что, поедем в эту деревню?
— Я туда собираюсь, — киммериец вырвал травинку и покусывал ее, глядя на герцогиню, — и поеду один, а ты пока отдохни здесь.
— А зачем тебе в Сюндбю?
— Хочу встретиться с одним своим приятелем.
— Каким приятелем? — подняла брови Хайделинда.
— Шучу, — засмеялся Конан, наливая себе вина. — Там живет колдун по имени Краутвурст…
— Да, я знаю, Бьергюльф сговорился с каким-то местным колдуном, и они вместе убили моего отца. — Девушка опустила голову, разглядывая травинки, торчащие перед ее глазами. — Значит, это он и есть… Налей мне еще вина, — протянула она варвару свою кружку.
— Ого! — с уважением сказал варвар. — Истинная немедийка! Ты, без сомнения, идешь по стопам своего Дядюшки!
Он налил кружку вина и протянул Хайделинде со словами:
— Будь осторожна с ним. Для молодой девушки оно может оказаться коварной штукой.
— Не напоминай мне про моего дядю, этого развратного ублюдка и убийцу! — воскликнула девушка, — А что касается вина, то что мне может угрожать, если я и выпью его немного больше, чем следует?
— Ну… — протянул киммериец. — Все-таки ты здесь одна с почти незнакомым мужчиной. И совсем еще не старым, между прочим…
— С тобой я чувствую себя в полной безопасности. — Хайделинда бросила на него взгляд, от которого по телу варвара пробежали мурашки. — Ты уже десяток раз мог воспользоваться сложившимися обстоятельствами… — Она сделала глоток вина и засмеялась. — Но раз не сделал этого, то, видимо, я совсем не в твоем вкусе.
«Ну и дела, — усмехнулся про себя киммериец. — Похоже, я на самом деле старею или окончательно одичал, скитаясь по этим немедийским лесам. Намек, по правде говоря, на редкость прозрачный…»
— Так что ты говорил об этом колдуне? — Она внезапно переменила тему, нисколько не смущаясь его зажегшегося взгляда.
— О Краутвурсте? — медленно спросил Конан. — Я должен привезти этого негодяя в замок, пока не разъехалось все ваше благородное собрание. Надо заканчивать это представление — Он одним глотком осушил свою кружку. — А ты подождешь меня здесь.
— Одна?
— Другого выхода нет, — вновь наливая себе вина, ответил киммериец. — Еды здесь достаточно. У меня найдется для тебя меч и кинжал. Я понял, что ты не плохо умеешь с ними обращаться. Пару деньков просуществуешь, — Он с улыбкой посмотрел на нее, — Бояться тебе нечего, здесь тебя не найдут. Мы с тобой как бы на островке посреди двух проток. Посмотри, какой бурелом вокруг. Сам Нергал сломает здесь ногу, если попытается пройти это место.
— А ты справишься один с колдуном?
— Должен, — твердо ответил киммериец.
Сумерки постепенно обволакивали поляну. Варвар поднялся и зажег небольшой костерок. В огне, собственно говоря, не было особой нужды, но он любил сидеть вечером, глядя на пляшущее пламя, ворохи искр, слетающихся от углей. Хайделинда тоже смотрела а огонь, и в душе ее было спокойно и тепло. Она почувствовала прилив счастья, причину которого не могла себе объяснить, да и не хотела задумываться об этом.
— А что делал ты в семнадцать лет? — неожиданно спросила она Конана, который, присев перед костром, подкладывал в него сухие ветки.
— Если перечислять, то пальцев на руках и ногах не хватит, — усмехнулся он, поворачивая к ней голову. — А почему ты спрашиваешь о моем прошлом?
— Не знаю…
— Если тебе так уж интересно, то примерно в твоем возрасте мне пришлось быть гладиатором в казармах Халоги, бежать через обледенелые горы и холодный лес, брести по пустыне, учиться ремеслу вора, убивать… всего было понемногу, — вздохнул он,
— Это оттуда у тебя шрам?
— Который из них? — засмеялся варвар. — Их, наверное, сотни. Те, что получил в молодости, уже почти заросли.
— Вот этот, на груди, — протянула руку Хайделинда.
От резкого движения плащ сполз с ее плеч, но она не спешила его поправить. Конан подошел поближе и опустился на колени. Девушка нежно коснулась его груди:
— Вот этот…
Он прижал руку Хайделинды к своему телу и вытянулся рядом с ней на земле. Она тихо и счастливо засмеялась и перевернулась на спину, окончательно сбросив с плеч плащ.
— Неужели мне нужно специально просить, чтобы ты поцеловал меня, варвар?..
Существовала легенда о последователе Эпимитреуса, жреце Танкате, которого одолевал соблазнами Сет в образе прекрасной женщины. Верный служитель Митры откусил собственный язык и выплюнул в лицо проклятой искусительнице, дабы не изменить заветам Солнцеликого и остаться верным и последовательны» учеником великого бога. Конан, в отличие от священнослужителя, обладал значительно меньшей святостью помыслов, а кроме того, был куда более разумным человеком. Язык он себе откусывать не стал.
— Не кажется ли тебе, дорогой граф, что с исчезновением Гюннюльфа на самом деле не все чисто? — Барон Арнстейн, развалившись в кресле, протянул кружку Мозесу Шоберскому, который держал на весу серебряный кувшин огромных размеров, — Конечно, налей, — кивнул он в ответ на вопросительный взгляд собеседника.
Граф не ответил сразу. Он налил вина барону и третьему сотрапезнику — сидевшему вместе с ними служителю Митры, поставил кувшин на стол, осушил залпом свой бокал и только потом, причмокнув от удовольствия, хмуро произнес:
— Я, конечно, слышал подобные разговоры, но…
— Какие могут быть «но»… — слегка заплетающимся языком перебил его священник. — Дело требует непременного разбирательства.
Этот достойный служитель храма Солнцеликого нарушал временами заветы Митры о воздержании от крепких напитков и, случалось, напивался до полного бесчувствия. Храмовое начальство смотрело сквозь пальцы на его выходки, потому что в трезвом виде он был Одним из преданнейших проповедников учения и неистовым искоренителем чернокнижия.
Сейчас митрианец находился в том возбужденном состоянии, когда душа требует немедленных и решительных действий.
— Дело пахнет колдовством, — внушительно начал он. — Появление бывших на герцоге Гюннюльфе вещей — это явный знак! Смотрите, как наш хозяин воспринял происшедшее, да он просто был вне себя! Клянусь именем Подателя Жизни, Бьергюльф серьезно напуган, и любое упоминание о своем исчезнувшем брате встречает…
— Но герцог Хельсингерский — один из благороднейших и уважаемых нобилей Немедии! — не дал ему договорить Арнстейн. Его голос прозвучал так громко, что граф Шоберский в испуге замахал руками:
— Тише ты, тише… — Он оглянулся на раскрытое окно. — Во дворе услышат!
— Это не меняет дела, любезный барон, — продолжал монах. — Если королю станет известно, что происходит здесь, в замке, то он, без всякого сомнения, прикажет провести расследование.
— Ну и правильно! — покладисто согласился Арнстейн. — Король Нимед — наш повелитель и может делать все, что считает нужным.
— Да, — заметил Мозес, который соображал несколько быстрее барона Фронденбергского, — но тогда и нас спросят, почему мы не известили о происшедшем власти. Что тогда?
— Вот, вот, — привстал со своего места монах, но, не удержавшись на ногах, рухнул обратно в кресло, — верноподданный и пекущийся о славе Немедии человек, а не побеспокоился о том, чтобы извести колдовство!
— Ты думаешь, что герцог Хельсингерский связан с магией? — повернулся к нему барон, — У меня тоже возникли подозрения, но…
Он не хотел, чтобы герцог, с которым Арнстейн испытывал истинное родство душ, попал под подозрения, и завел беседу в надежде склонить собеседников подумать о том, что надо сделать, чтобы события в Хельсингере не приняли опасного для Бьергюльфа оборота. Теперь он жалел, что начал этот разговор, но было поздно: граф и служитель Митры в первую очередь заботились о себе, что было, впрочем, вполне естественно для этих славных личностей.