— Станислав, — пропел старичок. — Голубчик, ты ли это?
— Я, профессор.
— А это, значит, и есть Владимир…
Вовка хотел сострить, что он не только ест, но еще и пьет, но сдержался и всего лишь кивнул головой.
— Проходите же. Что вы в дверях стоите?
Квартира, в которой жил профессор, была типичной московской коммуналкой.
Высокие потолки, длинный освещенный тусклым светом коридор с развешанными по стенам оцинкованными ванночками и тазами, велосипедами, лыжами, санками.
Почему-то такие коридоры всегда загадочно петляли, словно лабиринт, выход из которого не предусмотрен. Стас шел первым, он тысячу раз ходил по этому лабиринту, Вовка вторым, профессор последним. Вовка все время за что-то задевал и обо что-то больно ударялся, профессор запоздало говорил: «Осторожно».
Тем удивительнее было, что Стас ничего не задевал, ничем не гремел.
Комнатка Андрея Борисовича находилась в самом конце коридора. Стас тихонько толкнул дверь и вдохнул знакомый запах юности. Господи, сколько же они с сокурсниками провели времени в гостях у Андрея Борисовича, под чаек слушая рассказы о давно исчезнувших цивилизациях, империях, культурах.
— А у вас все по-прежнему, — едва осмотревшись, сказал Стас. — Книги, книги, книги… Мы с вами не виделись почти пять лет, а кажется, как будто только вчера расстались.
— Время — понятие относительное, — улыбнулся профессор. — Тебе ли как археологу это не знать. Вот что, ребятки. Я сейчас схожу за хлебом, а вы тут располагайтесь. Какая прелесть эти ночные магазины. В любое время и все что нужно.
— Давайте я схожу, — Вовка уже сел в кресло, но тут же оттолкнулся от подлокотников.
— Успеешь еще находиться, — с улыбкой ответил профессор. — Тем более что ты не знаешь, куда идти. Станислав, распоряжайся. Вода на кухне, чашки в серванте, варенье в буфете. Я быстро.
Профессор надел шляпу, посмотрел на себя в зеркало и вышел из комнаты.
Стас обернулся, и его взгляд упал на групповую фотографию их четвертого курса. Второй ряд снизу, четвертая слева — Валя Мартынова. Стас чуть улыбнулся, вспоминая, как пахли ее волосы ночью у костра недалеко от Бухары…
Вовка снова сел в кресло, окинул комнатку взглядом. Размером она была метра четыре в ширину и примерно семь в длину. У правой стены стояли круглый стол, буфет, сервант и платяной шкаф. У левой — диван и дубовый письменный стол. Все остальное место вдоль стен занимали книжные стеллажи и полки.
Даже над диваном. Многие из книг были очень старыми. Если на полках и было свободное место, то там стояли старинные амфоры, небольшие скульптуры и прочая старинная дребедень.
— М-да, — с философским видом сказал Вовка. — Именно так я и представлял каморку настоящего профессора.
— Как? — удивился Стас.
— Ну… так, — пожимая плечами, развел руками Вовка.
Стас улыбнулся и пошел на кухню ставить чайник.
Четыре газовых плиты в ряд, восемь кухонных столиков, разбросанных по углам огромной кухни. Здесь тоже все было как прежде. Не всегда темы для разговоров учителя и учеников были историческими. Нередко говорили о взаимоотношениях людей в обществе, о дружбе, предательстве, книгах, фильмах, смысле жизни, наконец. Профессор в качестве примера приводил реальные ситуации из жизни коммуналки, принимая ее за маленькую модель мира. Тут были рассказы и о мыле в кастрюле врага по кухне, и о чужой сковороде на плите соседа в момент его неожиданного возвращения, и много чего еще. Конечно, не все соседи поступками своими походили на зверей. И за детьми приглядывали, и старикам помогали.
На кухню вбежала маленькая девочка. В руках она держала серого полосатого котенка, его лапки свисали как косички на голове хозяйки. Девочка поздоровалась, прижала котенка к правому боку и открыла холодильник. Достав оттуда пакет молока, налила его в блюдце, стоящее в углу, возле холодильника, и посадила перед ним котенка. Маленький пушистый комочек вытянул к блюдцу мордочку, несколько раз обнюхал молоко и начал лакать. Девочка сидела рядом и гладила котенка по шерстке.
— Опять его притащила! — не то прогнусавил, не то прошипел плюгавый толстячок с лакированной лысиной. — Всю квартиру зассал!
Стас знал этого толстячка. За всю свою жизнь он не упустил ни одной возможности сделать или сказать кому-нибудь гадость. И мать его была в этом достойным примером. Сначала она писала доносы в НКВД, потом — в ЖЭК, а к старости перешла на газеты. Профессору от этой семейки тоже досталось.
— Пшел вон! — фыркнул толстячок и пнул котенка, словно мячик.
Пушистый комочек поднялся в воздух, пискнул в полете и ударился о ногу Стаса. Девочка встала, недоуменно моргая глазками. Через пару секунд она захныкала и почти сразу же заревела.