Вовка вздохнул и тоже стал смотреть в окно. Встречное рельсовое полотно внутри тускло освещенного тоннеля прорезалось непонятной короткой развязкой, ведущей, как казалось, в никуда.
— Наверное, свод измазан сажей от паровозов, проходивших здесь десятки лет назад, — хрипло сказал Юра. Он еще не полностью прокашлялся от съеденного «в два горла» сыра.
Стас тем временем пытался рассмотреть знаки на стенах.
— Обратите внимание, наряду с призывами «Viva Duce!» попадается явная каббалистика, — он указал на несколько непонятных знаков в нижней части стены.
— Да, каббалистика... — ответил Бондарь, вглядываясь в окно. — И гематрия. Если не считать, что вон та, перечеркнутая зигзагом восьмиугольная звезда к каббалистике отношения не имеет.
— Удивляюсь, как их умудряются наносить... — задумчиво произнес Стас.
— Да пока мы тут стоим — можно весь тоннель изрисовать, — хладнокровно высказался Вовка.
Все посмотрели на него.
— Если метров через двадцать будет написано «Спартак — чемпион» или «Голосуй, или проиграешь», я не удивлюсь, — сказала Тамара. Она хотела добавить что-то еще, но в этот момент вагон вздрогнул. Поезд мягко взял с места, и стена тоннеля стала сдвигаться влево. Все облегченно вздохнули.
Набрав скорость, поезд вырвался из темного тоннеля, и от красоты открывшегося пейзажа у Вовки захватило дух.
— Кла-асс!... — выдохнул он. Тамара и Стас пододвинулись к окну еще ближе. Пейзажи за окном сменяли друг друга, словно слайды. Мрачные горные галереи чередовались с легкими мостами, которые стрелой пронзали маленькие живописные городки и горные деревеньки. Кое-где эти мосты проходили буквально в нескольких метрах от верхних ярусов колоколен уютных церквушек.
— Итальянская железная дорога вообще довольно своеобразна, — нарушил общее восторженное молчание Бондарь.
— Трудно с этим не согласиться... — ответила ему Тамара, восхищенно глядя в окно.
— Представьте себе, Тамарочка, сквозь шпалы заброшенного железнодорожного полотна здесь часто прорастают маки, дикие тюльпаны и вот такие ромашки. — Бондарь шаром сомкнул ладони, чтобы показать, какие именно ромашки прорастают сквозь шпалы железных дорог Италии.
— Какая прелесть... — вздохнула Тамара. — Я вообще люблю железную дорогу. Сама не знаю почему...
— Мне всегда казалось, — задумчиво начал Стас, глядя на показавшуюся за окном густую рельсовую развязку вокзала в Генуе, которую в этот момент проезжал поезд, — что железная дорога — это некая проекция человеческих судеб.
— Безусловно, — согласился Бондарь.
— Вот смотрите, — Стас указал на путаницу рельсов за окном, — вон идет путь. Допустим, это одна человеческая судьба. Другие пути — другие судьбы. Вот две судьбы идут рядом, потом сходятся на какой-то случайной стрелке и некоторое время они идут вместе, один в другом. Но вот второй путь решил отделиться, он уходит в сторону. А там...
— А там — тупик, — тихо произнесла Тамара, глядя на полосатый баннер поносящегося мимо тупика.
— Вот именно... — продолжал Стас. — А тот, первый путь, продолжается — он сливается с другими, врывается в хитросплетения чьих-то судеб на узловых развязках, потом опять остается в одноколейном одиночестве. Или в паре — кому как повезет...
— Вы как хотите, друзья мои, но эти пейзажи навеяли мне жгучее желание послушать итальянскую оперу. — С этими словами Бондарь достал из сумки портативный CD-плеер. — Никто не желает присоседиться ко второй паре наушников?
— Я хочу! — воскликнул Вовка.
— Куда тебе! Это тебе не «Скутер» и не Земфира! — наперебой закричали Юра и Стас.
— Не мешайте ребенку приобщаться к шедеврам мировой культуры, — объявила Тамара, и Вовка радостно нацепил наушники на голову.
Бондарь аккуратно вставил в плеер диск, на котором уместились фрагменты оперы с труднопроизносимым названием «Навуходоносор», и нажал «play». В наушниках возникли сладкозвучные гармонии раннего Верди. Живописные цветущие равнины за окном сменялись зелеными холмами. В наушниках томные арии и дуэты чередовались с хорами, — когда спокойными и торжественными, когда порывистыми и страстными, но одинаково ласкающими и слух, и душу. Бондарь прикрыл глаза, а Вовка поймал себя на мысли, что получает от услышанного определенное удовольствие. Юра и Стас уткнулись в купленный на лотке в Милане косноязычный путеводитель на русском языке и регулярно похохатывали. Путеводитель носил гордое название: «Пиза. Ее история и кулЮтура». Собственно, эта самая «кулЮтура» и была последним аргументом в споре «купить — не купить» между Тамарой и Стасом: Стас при этом называл себя коллекционером всяческих курьезов, а Тамара уверяла, что она, как филолог, считает, что над ними просто издеваются. «Ух, ты моя кулЮтурная!», — завершил дискуссию Стас, и путеводитель благополучно перекочевал с лотка в его сумку.
— Ладно, мальчишки, я подремлю немного... — Тамара слегка откинулась на своем кресле и закрыла глаза.
Юра поймал себя на том, что поглядывает на нее чаще, чем это позволяют правила приличия, но бороться с собой не стал. Кроме нежных чувств, которые он испытывал при каждом взгляде на Тамару, сейчас Юра получал еще и эстетическое удовольствие просто от созерцания красивой женщины.
Время мягко перетекало из одной минуты в другую с неизменным равнодушием вечности. Поезд плавно остановился. Через некоторое время Бондарь приоткрыл осоловелые глаза, взглянул в окно, и вдруг заорал дурным голосом:
— П-и-и-за-а-а-а!
Все испуганно подскочили. Тамара спросонья не сразу сориентировалась и, резко поднявшись на ноги, крепко встретилась лбом с наклонившимся за упавшим путеводителем Юрой.
— Господи, Юрка, да что же нас как магнитом притягивает... — Тамара захныкала и стала потирать лоб. — Вскочит теперь шишка!
— Ско-ре-е! — орал Бондарь, срывая наушники с обалдевшего Вовки, который, полузакрыв глаза, отдавался власти волнующих унисонов знаменитого «Хора пленных евреев». — Он здесь стоит всего три минуты!!
В страшной спешке, сдирая с полки вещи, вся компания вырвалась в коридор и семимильными шагами устремилась к выходу, периодически наступая на чьи-то ноги, извиняясь, поправляя беспрерывно сползающие очки и сумки, толкаясь, извиняясь снова и снова.