Тетя Шура подавилась смехом, покраснела, замахала полотенцем. Андриан выскочил за дверь...
С двумя кружками в руках Андриан высматривал место, где можно было бы приткнуться... Заметив, что из угла кивает Пахомыч, кладовщик их участка, Андриан пробрался к нему.
- Давай сюда, Андриан! Ставь кружки.
- Ну, Пахомыч! Ну, человек! Повезло мне - видишь, что здесь творится?
Сделав несколько глотков, Андриан блаженно отдулся. Иван Пахомович поинтересовался:
- Ну и как пиво?
Андриан отпил еще, облизнул губы.
- Вроде нормальное.
- Вот уж не скажи! Пиво, браток, старое... Не могу понять, где они его выдерживают? Ведь такой спрос - только подвози... Да-а, до немецкого этому пиву далековато.
Отодвинув пустую кружку, Андриан взял вторую.
- Ты и немецкое пил?
Кладовщик достал сигарету, размял ее и ловко прикурил одной рукой.
- Приходилось. В Восточной Пруссии, после капитуляции... Эх, какое время было! С войной покончили, остались в живых и, судя по всему, скоро по домам - чего лучше... Я, правда, в госпитале находился.
- Из-за руки лежал?
- Да... Привезли и сразу на операцию. Не успел глазом моргнуть отрезали и еще выругали, что рану запустил.
- А почему так?
Иван Пахомович затянулся, выдохнул дым.
- Война же, чудак-человек... А ранили меня в самом Кенигсберге, городе-крепости.
Замолчав, Иван Пахомович смотрел куда-то поверх голов, сквозь табачный дым. У него было такое лицо, что у Андриана защекотало в горле, и он, не сдержавшись, кашлянул. Иван Пахомович очнулся.
- Что ты сказал?
- А дальше?
Иван Пахомович подмигнул и хлопнул Андриана по плечу.
- Да ты и сам знаешь. Взяли мы Кенигсберг.
Незаметно для себя Андриан перешел на "вы".
- А как вы попали в госпиталь, Иван Пахомович?
- В госпиталь?.. Как тебе сказать... Бой продолжался, а рука распухла и болела все сильнее. Надо бы, конечно, врачам показать, но в батальоне не осталось ни одного медика. Ты, Андриан, не удивляйся: медиков мало было и они тоже лезли в самое пекло... Так и довоевался - на второй день потерял сознание... Ну, ты допил?.. Пора по домам...
Шли медленно, разговаривали...
Потом устроились на скамейке возле дома Ивана Пахомовича и закурили. Неожиданно Иван Пахомович рассмеялся.
- Как ты меня сегодня пытал... Или еще будешь?
И Андриан решил задать "тот" вопрос.
- Представьте себе, Иван Пахомович: есть возможность выполнить одну-единственную вашу просьбу, личную просьбу. Что бы вы пожелали?
Иван Пахомович поперхнулся дымом.
- Кгм... Слушай, ты это серьезно?
Андриан кивнул. Иван Пахомович потер подбородок и озадаченно хмыкнул.
- Надо же... Одну-единственную, говоришь?.. А почему не сказать? Никакого секрета здесь нет, не я один так думаю. Все, кто пережил Великую Отечественную, скажут тебе: войны не должно быть. Никогда и нигде...
Был поздний час, но Андриан все сидел в сквере напротив темных окон общежития. Вот Иван Пахомович рассказал о себе, о событиях известных, по сути дела, каждому, а с ним, Андрианом, произошло такое... И теперь душа не может успокоиться. Как будто он виноват... Наверное виноват, что не был с ними, солдатами той войны, ни в тяжких боях, ни в дни Победы. Не мерз, не месил грязь, не терял друзей. Не вставал навстречу огню... Иван Пахомович говорил, что самое трудное подняться в атаку. Страшен первый миг, а потом легче. Потом, если даже не видишь, то все равно уверен: рядом, слева и справа, чуть впереди и немного сзади - твои товарищи. С кем отступал и возвратился с боями аж вот сюда, до высоких шпилей и черепичных крыш, до амбразур, брызгающих свинцом...
В столовой ему удалось прошмыгнуть мимо тети Шуры и спрятаться за спинами, но она все же подошла и села напротив.
- Знаешь, Андриан, ты меня тогда расстроил... Пришла домой и поплакала.
- Что ты, теть Шур, я не хотел!
- Да разве я тебя виню?.. Жизнь свою бедовую вспомнила, только и всего. Как в город приехала... Сама я из Капустина, недалеко отсюда, шестьдесят километров. Красивая была деревня, веселая! А когда в сорок первом мужики и парни ушли на фронт, враз опустела. Потом похоронки начали получать. На отца пришла... Горе, работа - все нам осталось... Меня бригадиром выбрали - в семнадцать-то годков! Люди посмотрели: шустрая, семилетку закончила - давай, говорят, вези, постарайся для народа... А работали как! Про то словами рассказать нельзя... И после войны еще два года, ой худые были! Неурожай, рук не хватает, а в хозяйстве - кругом дыры... Но ничего, постепенно все наладили, обжились, и деревня наша стала еще милее. Да что говорить - родная сторонушка... - Тетя Шура вытерла глаза и махнула рукой. - А сейчас... Побывала я там прошлой осенью... Вечером, по дороге со станции, поднялась на последний пригорок и увидела... Ты не представляешь, Андриан... Огоньки светятся, редкие-редкие, по пальцам их можно посчитать, и тишина. Хоть бы собака какая гавкнула. Это в нашем-то Капустине! Вот здесь у меня сдавило, слезы ручьем... Так захотелось вернуться!.. Ну и что? Ну, вернусь, огонек прибавится, а толку? От одного-то?
Нагнув голову, тетя Шура зашмыгала носом, вот-вот расплачется. Видеть такое Андриану было странно и больно.
- Успокойся, теть Шур, не будем об этом. Желания там какие-то, мечты - все ерунда. Пойду я.
Тетя Шура подалась вперед и взяла Андриана за рукав.
- Подожди минутку, успеется... И совсем не ерунда. Когда-то и я была молодой, о суженом мечтала. Вот, думала, встречу парня, кудрявого да работящего. Полюбим друг друга, поженимся. А там дети... Нам, женщинам, много ли надо? Покой и согласие в доме, детишки здоровые. Ведь так, Андриан?.. Не понять тебе... Мечтала-то я мечтала, только жизнь рассудила по-своему. Кудрявых и работящих война сгубила. Из-за нее, проклятой, скольких женщин судьба обошла? Теперь подумай: исполнись моя мечта, была бы совсем другая жизнь, верно?.. То-то и оно, а ты - "ерунда". Тебе что, у тебя все впереди.