– Хуже всех мне, – подхватил Пьер. – В моих жилах нет ни капли крови Клутье, а ведь мы с Шампленом вместе работаем на сыроварне «Перрон»! Нам приходится полдня проводить рядом!
Какое-то время все молчали, занятые невеселыми размышлениями.
«Только бы Сидони поскорее ушла, – говорила себе Жасент, – чтобы мы с Пьером остались наедине! Я не ожидала от нее такого. Она – лицемерка, и мотивы ее поступков мне не понять. Матильда права насчет нее! Помню, она как-то сравнила Сидони с прекрасной розой, у которой опасные шипы, или с чем-то в этом роде…»
И действительно, знахарка и молодая модистка с самого начала были «на ножах». Сидони чувствовала антипатию Матильды и отвечала ей взаимностью.
«Ну почему я такая? – задавалась вопросом Сидони, которая оставалась в доме сестры только из чувства долга: виновница конфликта, она словно пыталась своим присутствием смягчить ситуацию. – Я причинила боль Жасент, из-за меня у Пьера будут неприятности. А может, я попросту завидую их счастью? Они так друг друга любят!»
Она снова вздохнула и прошлась по комнате, стройная и эффектная в сером шерстяном платье, довольно плотно прилегающем к телу, с подчеркивающим талию тонким пояском. На ее левой щеке до сих пор оставался след от пощечины.
«Если бы только я могла уехать и жить в городе! – сокрушалась про себя Сидони. – Я бы удовлетворилась даже Робервалем. Там есть отели, модные магазины, а летом приезжают туристы!»
Сжимая губами сигарету, Пьер смотрел на свояченицу без тени восхищения. «Говорит, ей очень жаль, что из-за нее Шамплен теперь затаил на меня злость, а сама красуется, принимает эффектные позы! И эта прическа, эта стрижка, которая, как говорят, теперь в моде, мне не нравится. Лучше бы Сидони ушла! Мне неловко при ней утешать Жасент».
– Я могу сегодня остаться у вас на ночь? – тут же задала вопрос Сидони. – У дедушки мне будет неуютно. У него такой мрачный дом!
– Раньше ты так не говорила, – ответила ее сестра. – Извини, Сидо, но я бы предпочла, чтобы ты переночевала у деда. Я достаточно насмотрелась на тебя сегодня.
– Что ж, ладно! Но бедный старик удивится…
– Что-нибудь придумаешь, или, раз уж дело сделано, можешь и ему рассказать обо мне всю правду, – сердито ответил Пьер. – Я согласен с Жасент: сейчас нам с ней нужно побыть наедине, чтобы никто нас не беспокоил.
Пять минут спустя Сидони хлопнула дверью, не сказав никому из них ни слова. Слезы снова потекли по щекам Жасент, но она встала с канапе – нужно было идти готовить ужин.
– Сидони получила по заслугам, – проворчал Пьер. – Хорошую пощечину от отца и обиду – с нашей стороны. Но я-то тебя хорошо знаю: вы быстро помиритесь!
– Так и будет…
– Иди, я тебя обниму! Не огорчайся так, не стоит. Пусть твой отец устраивает мне бойкоты, он же первый от этого устанет. У него будет время подумать, и он поймет, что дуться годами – это глупо.
– А я уверена в обратном, – прошептала Жасент, с удовольствием вдыхая знакомый запах его шерстяного свитера.
– Если бы ты и вправду забеременела, мы бы с твоим отцом помирились, – начал осторожно Пьер, прижимаясь губами к волосам у нее на затылке. – Знаешь, на мгновение, когда ты не стала отрицать его догадку, я очень обрадовался, но тут же испытал острое разочарование. Это была всего лишь мечта, а жаль… Дорогая, красавица моя, если бы ты родила мне ребенка, это было бы для меня такой радостью!
Жасент принимала его ласки, не зная, что и думать. Все это время она была уверена, что Пьер хочет ребенка только для того, чтобы привязать ее к дому, чтобы она бросила работу. А он, между тем, продолжал еле слышно:
– Но ведь в первые месяцы ты могла бы принимать пациентов в своем кабинете, тем более что теперь в Сен-Приме есть доктор. Многие женщины, находясь в положении, не сидят на месте. Взять хотя бы Артемизу, она старше тебя и даже твоей матери. Как этой осенью все удивились, когда узнали, что она беременна!
– Ты прав, – отвечала Жасент слабым голосом. – Но что потом, Пьер? Ты сам будешь давать малышу грудь и присматривать за ним с утра до вечера? Нет, конечно! Если будешь настаивать, мы поссоримся, как сегодня утром.
Она отодвинулась и повернулась к мужу спиной, чтобы открыть буфет, где хранилась посуда. Пьер уловил приглушенный всхлип.
– Любимая моя, мы вместе, и ничто нас не разлучит, – прошептал он нежно.
Пьер положил руки ей на талию и прижался животом к ее ягодицам. Он был сам не свой от вожделения.
– Что ты делаешь?! – воскликнула Жасент, удивляясь и возмущаясь одновременно.