— Нет, для меня работы подходящей пока нет, но я найду со временем себе что-нибудь, не переживай за меня.
— Я и не переживаю, — ответила я даже не деревянным, а каким-то жестяным голосом.
— Баб, ты на молокозаводе когда-нибудь была? — спросила я утром у бабульки.
— В Павлищах, что ли? Была.
— Легко там работать?
— Да разве легкая работа бывает? Может, только в конторе, но не возьмут тебя туда, там своих пруд пруди.
— Я и не собираюсь, так просто спросила.
— Спросила! А я тебе так скажу, Тонечка, лихо задумал твой дружок на твоей хребтине в рай въехать! Только рассчитал вот плохо, я жива еще покуда! — Бабка глядела воинственно, но губы у нее дрожали.
— Ну чего ты, бабуль, какой еще рай? Никуда я не делась, тут я. — И повертела в воздухе руками. Но мысль о жизни в райцентре продолжала меня грызть. — А может, и ничего, другие-то работают, а, баб? — закинула я удочку чуть погодя.
— То другие, а ты… — И, видя, что я недоверчиво качаю головой, бабулька ринулась в атаку: — Там вся работа на ногах, крутиться, вертеться надо, здоровому нелегко, а ты хрупенькая, болеешь часто, тебе тяжелее других будет.
Я поняла только, что она о ноге моей говорит, и тяжко вздохнула в ответ, всю жизнь мне эта нога испортила!
— Так зовет он тебя, щеголь-то твой?
— Зовет вроде.
— Вот то-то, что вроде. А сам-то где он работать будет?
— Не нашел пока еще, но найдет обязательно.
— Ах, Тонечка, детка, ежели б Митя мой жив был, разве дал бы он тебя в кабалу? А меня, старую, ты не слушаешь. — Бабкин голос задрожал, она зашмыгала носом.
Я посмотрела на нее с испугом: неужто и вправду плачет? Но глаза у бабки были сухие, только щека одна мелко-мелко дрожала. Я обняла ее, прижалась к старенькой поплиновой кофтенке, которую помнила с детства. Может, и не нужно никуда от нее уезжать? Может, так и будем с ней жить-поживать и никто мне не нужен? Но как прожить без любви, без надежды на счастье?
Происшествие было нешуточным: внезапно объявившийся Александр Николаевич вдруг пригласил меня на концерт в областную филармонию. Я еще думала, что ответить, а Симка, оказавшаяся возле, уже загорелась ехать. Съездили. Неплохой был концерт, только неловко я себя чувствовала. Ведь совсем этого человека не знаю, да и старше он меня намного, и опять же, несвободная вроде я. Не то чтобы совсем уж виноватой себя перед Валерой считала, но все-таки, не надо было на концерт ездить. Но только я разогналась рассказать ему об этом во всех подробностях, как он меня прервал.
— Знаю, — только и буркнул, а больше ни словечком об этом не обмолвился.
Странно как-то. Он мне все про райцентр и про завод талдычит, а я, сколько ни думала, так ничего и не решила. Сердце пополам рвется: и Валеру обидеть не хочу, и бабку до слез жалко.
— Что ты мне про завод этот все расписываешь? Я, может, и не собираюсь туда.
Он умолк на полуслове, схватил меня за руку, в глаза заглянул:
— Ты что, серьезно? Ты не шути так, дело важное. Жить-то как будем, если ты на завод не пойдешь?
— Что ж мы, на мой только заработок жить станем? — тихо спросила я.
— А на чей?! — вызверился он, но взял себя в руки. — Ты уже не девочка, понимать должна. Работы у меня пока нет, но зато я о дешевом жилье договорился, для тебя работу нашел. Разве мало? Поработаешь, пока не родишь, а там и я себе что-нибудь найду.
Я оторопела:
— Как родишь? Я и не беременная еще, — густо покраснела.
Он отмахнулся:
— Забеременеешь, эка невидаль, я свое дело знаю, и ты о своих не забудь.
— У тебя же есть жилье, ведь ты же где-то прописан? — не нашла я ничего более умного спросить.
Валера резко повернулся ко мне:
— Слушай, да ты совсем… — он поискал подходящее слово, — ребенок, что ли? Неужели думаешь, что мои родители примут тебя в свои нежные объятия, если я тебя к ним из деревни привезу? Даже не мечтай об этом, на порог не пустят!
— Зачем же ты тогда на мне женишься, если меня даже на порог нельзя пускать? — сглотнула я уже близкие слезы.
Он смутился, взял опять мою руку, но тут же выпустил, сморщился страдальчески:
— Нравишься ты мне, вот зачем. Характер у тебя хороший, когда не капризничаешь, как сейчас. Да и на сеновале мы с тобой того… забыла, что ли? Ребенок, говорю, может быть. Не брошу же я тебя теперь?
Слезы уже катились из моих глаз, как ни силилась я их удержать.
— Как же, не бросишь, а про женитьбу и не говоришь вовсе, а я-то…
— Я ж сказал тебе, что с тобой жить буду, ну? Чего ты нюни распустила?
Тут я окончательно поняла, что жениться на мне он не намерен, и словно что-то с треском оборвалось у меня внутри. Я поднялась и, пошатываясь, как пьяная, пошла домой. Кажется, он что-то кричал мне вслед.