Бабка моя, наверное, что-то слышала, сидели-то мы возле самого палисада. Едва я вошла, как она возникла рядом и сунула мне кружку козьего молока. Я машинально выпила, не почувствовав никакого вкуса. Так же молча бабушка стала меня раздевать, тормошить и подталкивать к кровати.
— Рано еще ведь, баб.
— Ложись, ложись, может, уснешь, сон утешитель на все случаи, он и приголубит, и беду избудет.
Я легла, она пристроилась на краешке рядом и все гладила меня по голове и плечам легкой, немного дрожащей рукой. Проснулась я, как мне показалось, такая же, как и ложилась, с тою же тоской и тяжестью на сердце. Была суббота, и я с остервенением накинулась на всякую огородную и домашнюю работу. Бабулька тем временем баню истопила. После бани сели мы чаем баловаться.
— Ну и родишь, и вырастишь, ты ж сильная, умная, не какая-нибудь пустозвонка! — вдруг выдала мне бабка затаенную свою мысль, видно, с вечера все думала, молчала да мучилась ею.
Я промолчала, не в силах говорить об этом спокойно, боялась, что опять разревусь.
— Ну, То-о-нь, ну не злись, а? Ну что я сказала такого особенного? Спросила просто, спросить уже нельзя, да?
— Отвянь от меня!
— Злюка ты!
Я посмотрела в ее простодушное лицо, разве ей что объяснишь? Тараторит одно и то же, это Валера ее подослал, нашел себе посла, сам-то не приходит, а Симку послал.
— Слушай, а этот-то приезжал?
— Кто? — рассеянно уронила я, оглядывая сплетенный из ромашек венок.
— Ух ты, красотища! А мне сплетешь? Да этот бандит.
— У самой руки не отсохли. Какой еще бандит? А-а, Самойленко, что ли? Вчера был.
— Иди ты! И что?
— Замуж звал, — небрежно так сообщила я, с любопытством наблюдая, как меняется Симкино лицо, отражая все степени и стадии изумления.
— Те-е-бя?!
— Ну не тебя же?
— Это ты издеваешься надо мной, да? Ну ладно, ладно, подруга называется!
— Да ты чего разошлась-то? Тебе-то что?
Симка вдруг стала багровой, вскочила и забегала по берегу.
Купающиеся неподалеку от нас ребятишки уставились на нее. Набегавшись, Симка плюхнулась возле меня и заревела. Утешать я ее не стала, побесится и успокоится сама.
— Всю жизнь ты мне загубила!
— Ну не всю.
— Ага, издеваешься! Кто Валеру у меня отбил? Ты! Отбила и бросила, не нужен стал. А Самойленко кто отбил? Ты, змея подколодная!
— Здрасте, Самойленко я у нее отбила, глядите-ка! Он что, к тебе подкатывался разве?
— А то нет! Шампанским угощал, икрой кормил!
— Так он нас обеих в театральном буфете угощал, вспомни-ка! Что ж ему теперь, на обеих из-за этого жениться?
Симка продолжала рыдать.
— Ладно, перестань, чего ты? Ты ж его не вспоминала и бандитом вон обозвала.
— Это ж я любя! — простонала подружка и вдруг сменила тон: — А свадьба когда?
— Чья?
— Твоя же с Самойленко, дура ты этакая!
— Пусть дура, — быстро согласилась я, видя, что она опять начинает багроветь, — только не будет свадьбы.
Симкины слезы моментально просохли.
— Что, правда? Неужто отказала? И правильно, он тебе в отцы годится.
— А тебе? — начала я смеяться.
Симка мрачно глянула на меня, но не удержалась, прыснула. Когда мы отсмеялись, я рассказала ей, что Александр Николаевич уже был женат и у него есть двенадцатилетняя дочка, а жена разошлась с ним, уехала куда-то и ребенка увезла.
— А бабка твоя знает?
— Знает, но ничего мне не сказала.
— Во дает старая!
Я вдруг заметила, что кожа у Симки покраснела. Посоветовала ей побыстрее одеться и сама стала одеваться. Едва голова моя вынырнула из футболки, как я увидела такое, что заморгала от удивления. По берегу, чуть выше нас шел Мишка Хорек и обнимал за талию молодую длинноногую девицу, что-то нашептывая ей в ухо. Та звонко смеялась.
— Смотри, смотри! — схватила я Симку за руку.
Симка презрительно сморщила нос:
— Ну и что? Это ж сестра Татьяны Ивановны, которая перваков учит.
— Да я тебе не про нее, а про Хорька.
— Тю, глаза бы мои на него не глядели, ирод!
— Да как он смел появиться здесь?
— А кого ему бояться-то, тебя, что ли? — И Симка насмешливо посмотрела на меня.
Что-то тут явно было не так.
— Да он же преступник! Он у Тимохи дом поджег, а теперь ходит как ни в чем не бывало.
У Симки от моих слов рот приоткрылся.
— Ты что, Тонька, рехнулась? При чем тут Хорек, когда Тимоху Наташка Зареченская подпалила?
— Наташка?! Да ей-то зачем?
— А Хорьку зачем?