Второй лист почти полностью уцелел, а пропущенные слова Виралай мог восстановить по памяти, хотя и не представлял, какую пользу может принести сейчас заклинание избавления от камней, заваливших пещеру. Но все равно он положил страницу в карман.
Третий отрывок из «Книги» содержал довольно злодейский рецепт из собственного арсенала Мастера, а также сухое описание его действия. «Очень эффективно при погружении человека в глубокий сон — псевдосмерть». Виралай прочитал отрывок без всякого интереса, потом внезапно застыл на месте.
Он поднял голову. Сузил глаза. Прочитал снова.
Псевдосмерть.
Заклятие не позволяло ему убить Мастера, но чем хуже состояние глубокого сна? Пот выступил у Виралая на лбу, сердце заколотилось как бешеное. Зажав в кулаке кусок пергамента, как будто он мог послужить ключом к Вратам Ада, Виралай кинулся на кухню.
Святилище так глубоко врезалось в горные породы под ним, что стены казались камнем необследованных пещер: темные и недоступные, готовые заморозить до смерти. Даже факелы, горевшие вдоль туманных коридоров в самом сердце цитадели, не могли отразиться на поверхности стен и едва мерцали, когда Виралай быстро проходил мимо тем же вечером, с ужином для Мастера на подносе.
В последний раз он делает это…
Озноб, который Виралай чувствовал, минуя бесчисленные коридоры по дороге к комнате мага, являлся не только реакцией на температуру внутри цитадели: магия Мастера сама по себе несла холод.
Там, где сквозь лед проступала каменная основа, в неверном свете факелов сверкали минералы: полевой шпат, сульфаты, турмалин, амфибол. Для Виралая, обученного ощущать природную гармонию, каждый из них носил на себе печать, отличную от других, каждый камень имел свой голос. Ученику мага нравилось думать об этих голосах как о душе земли, закованной в кристаллы, попавшей в ловушку на миллиарды лет. Может, так оно и было. Виралай видел, как Мастер говорил со стенами еще до того, как окончательно сошел с ума.
Ближе к центру лабиринта стены засияли золотом и серебром. Виралай узнал из книг о том, что, хотя многие минералы не ценятся во внешнем мире — мире, который он теперь знал под именем Эльда, — некоторые считались сокровищем. Однако следовало помнить, что народ Эльды, судя по всему, приписывал камням ценность совершенно произвольно, потому что некоторые из так называемых бесполезных булыжников (которыми изобиловал туннель) по виду почти не отличались от тех, за которые бились воины из древних преданий.
Четвертый поворот: тупик, первая дверь после свисающей сосульки, вниз на три ступеньки, нажать на стену за гобеленом.
Оказавшись в непосредственной близости от покоев Мастера, Виралай стал более осторожным. Он поднял металлическую крышку, прикрывавшую ужин Рахе, и снова понюхал пишу, хотя и постарался не слишком глубоко вдыхать пары, боясь, что даже через воздух вещества могут повредить ему. Но, несмотря на сильнодействующие ингредиенты из старинного рецепта на пергаменте, добавленные в тушеное мясо, он не почувствовал присутствия ни одного из них — ни врожденными, ни приобретенными чувствами.
Ученик мага улыбнулся.
Добравшись до комнаты, Виралай обнаружил дверь слегка приоткрытой, изнутри доносились голоса. Сердце застучало молотом.
Аккуратно балансируя с подносом, он приник к замочной скважине.
Увиденная учеником мага картина чуть не заставила его уронить тарелки. Кровь ударила в голову, грудь, чресла. Челюсть отвалилась, как незапертая калитка. Он смотрел и смотрел, впитывая деталь за деталью. Потом по-волчьи ухмыльнулся. Жаждущему будет дан шанс, а взявшего Судьбу за горло наградят троекратно: так ведь сказано в книгах? Виралай подсчитал свои удачи. Точно — троекратно.
Он осторожно постучал в дверь:
— Ваш ужин, хозяин.
Последовало молчание, за ним — возня, шорох тяжелого шелка. Потом:
— Оставь поднос у двери, Виралай, — прозвучал слегка ворчливый голос Мастера, — я сейчас немного занят.
— Конечно, хозяин: да будет вам даровано удовольствие.
Бете, кошка, выскользнула из спальни мага и посмотрела, как Виралай удаляется подлинному коридору. Она с минуту постояла над подносом, понюхала закрытое блюдо, недовольно фыркнула и отвернулась.
Единственными свидетелями отъезда Виралая на следующий день стали крачки, облюбовавшие залив под Святилищем, и одинокий буревестник, крыльям которого свет медного зимнего солнца придал какой-то маслянистый перелив. Буревестник полетел дальше, не заинтересовавшись драмой, которая разворачивалась внизу: ему предстояло пересечь еще много миль затянутого льдами океана в своем длинном путешествии. Крачек, однако, одолело любопытство при виде большого деревянного сундука, который человек в плаще тащил в опасно накренившуюся одноместную лодку. Они нырнули вниз и закружили в ожидании лакомого кусочка.