Но что это за птицы? Форса потрясенно взирает на них. Он смотрит на яркую особь в клетке, и в его глазах на миг вспыхивает ужас. Размером и внешним видом птица напоминает взрослого стервятника, вот только оперение у нее алое, а глаза — темно-бирюзовые. Ее клюв — серо-золотое великолепие, а перья покрывает странная золотистая пудра, поднимающаяся в воздух с каждым движением. Птица вскидывает голову и смотрит на него с коварством трикстера.
— Умная, — тихо говорит он и отходит, чтобы срезать ткань и освободить других странных птиц.
Одна — самая крупная и яркая — смотрит на него с дикарским гневом. Она запрокидывает голову и испускает душераздирающий крик. Форса застывает на месте — в ушах звенит, золотая пыль осыпает пуговицу на рукаве его белого пальто.
Жирар Ожье подчеркивает свои слова быстрыми жестами бизнесмена, хотя Клаудия помнит его до всей этой суеты. Она ждала, зная, что он добьется успеха не только в мучительных псевдоалхимических изысканиях.
— Так ключ подходит? — дразнит он.
— Да. А как моя драгоценная птица? — спрашивает она и обнимает его, коварно, с поволокой в глазах. Высокий, крепкий, лысеющий, он воплощение чуда в златых одеждах, тяготящих его, как свинец.
— Отдохнула, красавица! Отлично, просто отлично. Думаю, представление пошло ей на пользу.
Клаудия улыбается. Он помогает ей снять пальто. У нее на руках длинные царапины. Жерар их видит, но не говорит об этом.
— Скажи мне, как Форса?
Она закатывает глаза.
— Утопает в желчи, как всегда.
— О. Я рад, что вы остались друзьями.
Они сидят в столовой. Каждая комната — каждый уголок — полнится шелестом перьев. Скрежет когтей и злые крики бессчетных птиц сопровождают вечернюю беседу в яростном электрическом свете.
— Им тут тесно?
Жирар смеется.
— Это только на время. Я собираюсь перевезти их в помещение побольше. Этот дом должен, наконец, стать домом, да?
Клаудия украдкой наблюдает за ним, когда он смотрит в гостиную — туда, где стоит огромная клетка из слоновой кости. Она знает: что-то тревожит его. Он говорит прежде, чем она успевает задать вопрос:
— Скажи мне кое-что, Клаудия?
Оцепенев, она слушает.
— Ты считаешь меня щедрым другом?
Жирар скрещивает руки на груди и погружается в размышления. Очки съезжают ему на нос, пока он крутит в пальцах золотую вилку с фениксом на рукояти.
19 сентября 1934 года
Мне подарили шесть птиц, привезенных, похоже, из неизвестного нам региона Северной Индии. У них нет научного названия — только пышное алое оперение, разноцветные клювы (белые, черные, серо-золотые) и блестящие, как чернила, глаза. Наделенные интеллектом, который, в лучших случаях, можно сравнить с дельфиньим, эти птицы стали моей гордостью, кошмаром и страстью.
Во время доставки я заметил золотую пыль на кончиках перьев. Теперь она распространилась на их крылья и тела. Каждое утро я счищаю ее керамической расческой, чтобы не навредить нежным созданиям, хотя пока не могу обеспечить должной вентиляции.
Клаудия идет по улице — шпильки застревают между булыжников. Она оступается, морщится, задыхается. Добирается до старого склада, где квартирует Форса. Пошатываясь, поднимается по ступеням. Воздух становится жарким, нестерпимым. Она громко стучит, и браслеты награждают дерево металлическим, колокольным звоном.
Форса приоткрывает дверь, и — за ней — крохотную частицу себя. Клаудия рывком влетает внутрь. Жилье в полном беспорядке — везде помет, пыль и перья. Она подносит руку к лицу и говорит в ладонь:
— Эмиль…
Смотрит на него и замечает длинные прорехи на посеревшем пальто. Сверху доносятся раскаты клекота. Она поднимает голову и видит алых птиц, взгромоздившихся на трубы, разглядывающих ее с нежной печалью и любопытством. Она снова смотрит на Форсу.
— Я… я не могу их сосчитать, — шепчет Форса.
Печаль в его глазах поражает ее. Она роняет руку, подходит к нему, снимает с него рваное пальто и бежит в заднюю комнату — к гардеробу. Роется в ящиках, но не может найти ни одной вещи, которую не изодрали бы птицы. Возвращается.
— Мы заберем их.
Он поворачивается к ней, пожимает плечами:
— Нет.
— Почему нет, черт возьми?
Форса разворачивает руки ладонями вверх, чтобы показать, что его вены побелели. Поднимает палец к нижнему веку и оттягивает его, чтобы она увидела темно-желтую склеру.
Она хватает его за запястье:
— Эмиль.