Родилась она от честных родителей, православных людей — Петра да Марфы. Отец ее кузнечил, да рано помер, а мать, как в возраст вошла — травы и заговоры изучила, людей от всяких хворей выхаживала. И Ефросинья ей в том помогала, тоже науку превзошла. Да и грамоте научилась, книги читать могла. Только вот книги-то разные бывают. В одних божья премудрость, а в иных — соблазн диавольский. Вот такие-то черные книги и Ефросинье достались от одного купца заезжего. Опять же лицом она не удалась — не хотел никто к ней свататься. Уйди она в монастырь, так беды бы не случилось. Ан втемяшилось ей в голову, будто и красоту, и счастье может она колдовством добыть. Тут-то ее нечистый в сети и поймал…
— Как? — полюбопытствовала Лена.
— Вычитала Ефросинья в своих книгах заклинание, чтоб духов вызывать. Как она полагала, добрых, что желания исполняют. Одначе не ведала того, что на заклинание это и нечистики откликаются. Вот и явился ей один такой, да не в своем истинном обличье, а во благом. Одним мановением руки ее в красавицу превратил да пообещал неразумной, будто она и вовсе никогда не состарится и не помрет, ежели приготовит из трав особый настой да раз в неделю, в ночь на воскресенье, будет его пить. Кружку выпить должна, а последние капли — в колодец выплеснуть. Вот в этот самый, у какого стоим сейчас. Ефросинья нужные травы собрала, сготовила настой, как ей нечистик указывал, и далее все по его наставлениям проделала. То есть выпила кружку, а последние капли в колодец выплеснула. А на другой день напала на деревню моровая болезнь, которая в этих местах никогда доселе не водилась. Стали люди один за одним умирать в страшных муках — за несколько недель все село вымерло. Сначала мертвецов еще хоронить успевали с молитвою, с попом и на кладбище. А после, как и священник, и весь причт от болезни преставились, надумали тем спастись, что избы выморочные сжигали. Почти все сожгли, только вот эти и сохранились — их уж некому сжечь было.
— Но ведь Трясучка-то осталась? — спросил Петька.
— Вестимо, осталась. Поняла, конечно, что многие души по злому наущению загубила, но как об этом людям скажешь?
— Ее б тогда, наверно, на костре сожгли! — уверенно, хотя и со страхом в голосе произнесла Лена.
— И поделом бы, — без особой жалости заметил Путята, — тело бы сгорело, зато душа очистилась от грехов.
Петька мысленно отметил, что хоть Путяте как потустороннему жителю, наверное, виднее, лично он, Зайцев, не решился бы дать себя сжечь. Даже если б ему после этого райское блаженство пообещали.
— Только вот никто на Ефросинью худого и не подумал, — продолжил призрак. — Все ведь знали, что она многих в прежние годы вылечивала, добро делала. А что в этот раз никому помочь не смогла — так на все божья воля… Когда все жители умерли, Ефросинья едва ума не лишилась — ни днем ни ночью покоя не знала. Голоса людские ей и при солнышке слышались, а по ночам и вовсе видела, как тени умерших по деревне ходят. Бросила она родительскую избу да убежала в те места, где нынешнее ваше село стоит. Там-то она первая поселилась, и дом ее нынешний на том же самом месте стоит. Постепенно к ее избушке пришлые люди стали прибиваться, срубили избы, обжились, раскорчевали лес, распахали и засеяли землю — так новое село и возродилось. Настой-то дьявольский Ефросинья пить перестала, а потому состарилась, как от бога положено. Каялась, конечно, молилась, но даже тогда, когда в селе церковь построили, исповедаться батюшке не решилась. Пришло ей время помирать, и явился за ней бес. Страшно ей стало в пекло идти на веки вечные и попросила Ефросинья у нечистого отсрочки.
— И он согласился? — полюбопытствовала Лена.
— Ему того и надобно было! — вздохнул Путята. — Сказал бес, что-де, оставит он ее на земле жить столько лет, сколько сможет она зло творить, и ежели она хоть одни сутки подряд без злодейства, малого али большого проживет, то тут же заберет он ее в преисподнюю… Ну и понятное дело, чтоб она никому из смертных про сей уговор не сказывала, не молилась, не каялась. А еще, чтоб жизнь свою земную поддерживать, должна, как худо станет, ходить в Мертвую деревню, к старому колодцу и окунаться в него с головой. А три полночи на полнолуние будет из того колодца являться ведро с колдовской водой…
— А Трясучка говорила: «С живой!» — проворчал Петька. — Врала, значит?
— Вода эта, — пояснил призрак, — не живая, не мертвая, а колдовская. У злого человека в руках она зло творит, а у доброго — добро. Ефросинья в эту воду окуналась, чтоб от мук старческих избавиться, со злом на весь мир крещеный в душе. И оттого с каждым разом все менее в ней добра оставалось и все больше зла утверждалось. А в ночи, когда из колодца ведро поднималось, должна была Ефросинья сперва напоить той водой мертвецов, что из могил восстанут, а после окропить сухой пень, и из него в образе Черного Быка являлся нечистый. Мертвецы, колдовской воды отведав, воскресали, и пожирал их Черный Бык, дабы в день Страшного Суда не могли их души праведные в свои тела вселиться. После того Ефросинья входила в часовню и там колдовской водой все кропила — чтоб это место проклятым оставалось.