— Вообще-то Трясучка меня предупреждала, что мертвецов поить нельзя… — припомнил Петька. — А вот насчет Быка наврала, выходит?
— Мертвецов и впрямь водой не пои, — подтвердил Путята. — Обличье-то у них человечье появится, однако души-то не будет. Тут Ефросинья истинную правду сказала. Но вот насчет Быка солгала — окропишь его, сказав только: «Во имя Отца, Сына и Святаго духа!» — и пропадешь. Оживет он, растопчет тебя и съест. Говорить надо: «Во имя Отца, Сына и Святаго духа — сгинь, нечистая сила!» Тогда пень окропленный в труху рассыплется, и нечистый в этом месте уж больше являться не будет. На это, по правде говоря, Ефросинья Петровна и надеялась. Тогда уговору ее с нечистым конец, и господь разрешит ей избыть грехи добрыми делами. Но освободить ее не всякий может. А лишь человек с добрым сердцем и чистой душой, с верой в заступничество господне. Ежели не будет этой веры — беда, сгинешь.
— В дерево превращусь? — с опаской спросил Петька. — Как Игорь, да?
— С Игорем по-иному вышло, — объяснил призрак. — Он ведь по твоей милости пошел сюда, не ведая, как сестру заколдованную от природной змеи отличить. Ты дома остался, испугался. Вот и решила Ефросинья сама в лес поспешить. Она с помощью колдовства вызнала, что вместо тебя брат пошел, да еще и не зная про белый ободок. Но узнала-то уж поздно — за полтора часа до полуночи. Надеялась поспеть — пешком пошла. В прежние-то годы она от нечистого приобрела и умение ходить быстро, и даже летать, да нынче ослабела. Почуяла, что не успевает, и порешила малое зло сделать, чтоб от большой напасти Игоря сберечь. Повелела ему в дерево превратиться, и стал ваш братец кленом. А иначе не миновать бы ему преисподней! А Трясучке после того уж нипочем не миновать геенны огненной…
Петька не мог отделаться от ощущения, что ему опять какой-то сон снится. Только-только к говорящей змее привык, а тут еще привидение лекции читает! И нотации, между прочим, тоже. Зайцеву хотелось спросить, верно ли то, что Трясучка предсказывала для дяди Феди и его папы, и, конечного том, как расколдовать Игоря, но именно в тот момент, когда Путята произнес слова насчет «геенны огненной», послышалось первое, очень близкое и какое-то необычно зловещее «ку-ку». В тот же миг призрак исчез, испарившись, будто его и не было. А у колодца остались Петька, змея и клен — тут и должна была решиться их судьба…
Глава XVIII
НА ГРАНИ
Кукушка, как и в прошлую ночь, куковала минуту — один раз в пять секунд. Петька с колотящимся сердцем стоял на бугорке и глядел на черную, почти невидимую поверхность воды в старинном колодце. Лена тоже вытянула шею и направила на колодец свои змеиные глаза. А Игорь-клен застыл в неподвижности — даже листья не шелестели.
Вообще-то минута — это совсем небольшой отрезок времени, обычно и не замечаешь, как она проходит. Но оказывается, за эту минуту можно столько всего передумать — ого-го-го! Хотя вроде бы после того, как Путята все толково объяснил, можно было бы и не бояться ничего. Но Петька именно в течение этой минуты вспомнил папину поговорку: «Гладко было на бумаге, да забыли про овраги!» Между прочим, папа даже объяснил сыну, как поговорка появилась. Оказывается, это просто-напросто двустишие из солдатской песни, которую распевали во время обороны Севастополя 1854–1855 годов под балалайку. Бой на Черной речке штабисты очень хорошо и «гладко» нарисовали на бумаге — то есть на карте. А вот на местности оказались овраги, которые сильно осложнили действия войск, и русские этот бой проиграли англо-французским войскам.
Так что Петька очень даже трусил. Одно дело, когда предок-пращур тебе все разложил по полочкам в теории, а другое — как оно все на самом деле получится…
Одновременно Зайцев успевал считать, сколько раз прокуковала кукушка. С каждым «ку-ку» он волновался все больше и больше, ему даже казалось, что после двенадцатого произойдет что-то ужасное, вроде атомного взрыва, например. Хотя вроде бы ни Трясучка, ни Путята ни о чем таком не говорили. Петька даже удивился, что никакого взрыва не произошло.