Ну, а Минетт… Выходит, она была его ночью, а она — днем?!
Анжела остановилась из-за охватившего ее приступа бешенства. Но за этой мыслью следовала другая, более рациональная, хотя и более угнетающая. Если Мими сообщила ей правду, то Мелодия с Жаном-Филиппом находятся в таких родственных отношениях, как и она с Мими. Даже еще более тесных, так как они родились от одного отца! Она ни на минуту не верила домыслам Мими, но и он, и она имели право обо всем знать.
Существовал только один человек, которому она могла рассказать об этом, — дядюшка Этьен. Она, конечно, идет на риск и может своими признаниями причинить ему боль, если только он уже не знал об этом раньше. Только ради ребенка Клотильды и этого мальчика, которого она называет своим сыном, она должна выведать всю правду. Дернув за ленту звонка, она вышла в холл. Когда на ее зов явился Лоти, она приказала ему приготовить экипаж.
— Я еду в город. Передай Петре, что я вернусь к обеду.
Мелодия проснулась поздно. Ей хотелось знать, вернулся ли Жан-Филипп в "Колдовство". Надев халат и бегом спустившись по лестнице, она направилась к комнате Оюмы. Дверь была открыта, и Мими сидела рядом с ним. Он сидел на своем тюфяке и выглядел вполне здоровым, если не считать множества повязок из бинтов. Увидев ее, они оба улыбнулись.
— Мне очень приятно, что тебе лучше, Оюма.
— Я не так уж сильно пострадал. Завтра я снова начну работать с расчетными книгами, мадам.
— Ничего подобного! — фыркнула Мими, но Оюма только рассмеялся, а Мелодия была уверена, что он так и поступит.
Выйдя из пристройки, она на галерее встретила Муху и спросила, встал ли месье.
— Он пока меня не вызывал, мамзель.
— Отнесите ему завтрак, я сейчас приду туда вслед за вами, — приказала она. — Мне нужно с ним поговорить.
Муха колебался, не зная, что предпринять.
— Он очень рассердится, мамзель. Мики вернулся домой очень поздно.
— Не боишься ли ты, что он и тебя изобьет? — сердито бросила она. — Ступай и делай, что тебе валят. Немедленно!
— Слушаюсь, мамзель.
В ожидании она сидела на галерее, потягивая из чашечки кофе. Заметив, что слуга возвращается с пустым подносом, она спустилась по лестнице и пошла через лужайку к холостяцкому дому. Дверь была заперта. Когда она постучала, Жан-Филипп хмуро отозвался:
— Ну, чего еще?
Мелодия вошла. Он сидел в халате за маленьким столиком, за которым, вероятно, всегда пил утренний кофе.
— Ты рано встала сегодня, дорогая кузина. Маман снова послала тебя ко мне?
— Нет.
Он как-то загадочно, прищурив глаза, разглядывал ее.
— Ты пришла, чтобы ругать меня или утешить?
— Жан-Филипп, не пытайся издеваться надо мной, я все равно не уйду отсюда, — умоляюще потребовала она.
— Я не намерен больше об этом разговаривать, Мелодия.
— А я просто не могу ничего понять! Разве ты забыл, что Оюма всегда сопровождал тебя на рыбалку, что он однажды спас мне жизнь, когда я нечаянно наступила на змею у ручья, что он делал нам из камыша свистульки, учил нас, как нужно удерживать ровно весло в пироге. Ах, Жан-Филипп, ну как ты мог?
— Мне очень жаль, — процедил он сквозь зубы.
— Разве хорошо бить раба, будучи уверенным, что он тебе ответит не той же монетой? Избить хлыстом Оюму, этого самого доброго и милого человека у нас в поместье, того, кого ценит больше других твоя мать. Ведь он со своей матерью почти члены нашей семьи! Мими так страдает. Она вчера весь вечер просидела у его кровати, возможно, даже и ночь. Мими и сейчас не отходит от него.
— Прекрати, Мелодия!
— Я еще не кончила! Жан-Филипп, ты должен извиниться перед Оюмой и Мими. Ведь ты вчера извинился перед своей матерью? — спросила она.
— Я сделал гораздо больше — объявил о своей независимости.
— Что ты сделал?
— Я намерен выползти из-под ее пяты, дорогая Мелодия. Я объяснил ей, что больше не намерен быть ее оловянным солдатиком.
— Ты даже не навестил Оюму.
— Мелодия, не кажется ли тебе, что ты слишком много болтаешь? — с раздражением сказал он.
— А эта ужасная открытая рана у него на лбу! Теперь у него будет большой шрам.
— Мелодия, я еще раз предупреждаю тебя, — угрожающе сказал он.
— Но у него может быть заражение. Кузина Анжела утверждает, что существует опасность…
— Да прекратишь ты тарахтеть!..
— Он может умереть, Жан-Филипп.
— Нет, это уже невыносимо…
Она говорила еще быстрее:
— Почему ты так быстро уехал вчера вечером?
— Я хочу поцеловать тебя…