Отец бросил на него благодарный взгляд. Это его ободрило. В конце концов, он готовился стать адвокатом, а сейчас мадам Анжела очень нуждалась в его помощи.
— Мне кажется, отец, нужно послать нарочного в Новый Орлеан, чтобы вызвать представителей власти, и сделать это сразу после того, как мы убедимся, что бандиты покинули наш район. Тем временем, мне хотелось услышать от каждого из вас то, что каждый из вас сегодня видел и слышал, да поточнее.
Первым он допросил Оюму, и этот добродушный парень рассказал ему, как он, заслышав, как к дому подъезжали бандиты, выскользнул из своей комнаты в кухонной пристройке и помчался за помощью в невольничий квартал.
— Я понял, что они явились сюда за рождественскими деньгами.
— Известно ли тебе, что среди них был Жан-Филипп? — спросил Джеффри.
— Полагаю, что да, месье. Кому же еще было известно местонахождение денег, как не Жану-Филиппу. Это не люди с ручья. Они говорили так, как говорят в мексиканских прериях по ту сторону границы.
Оюма разбудил Мими и отца Батиста, и они, перебегая от двери одной хижины к другой, поднимали рабов, а потом послали одного молодого рабочего через поля в Беллемонт за подмогой. После этого они разработали план, как убрать часового, охранявшего лошадей, и угнать их.
Джеффри больше не задавал вопросов Оюме и повернулся к Мелодии:
— Что разбудило вас, Мелодия?
Для нее этот беспристрастный голос Джеффри стал еще одним тягостным испытанием. Она сбивчиво рассказала ему о том, как услыхала цокот копыт лошадей бандитов, как она услышала голос Жана-Филиппа, рассказала ему о том, как она оказалась рядом с Анжелой на верхней площадке лестницы.
— Он сказал, что приехал, чтобы забрать меня. У него в руке был револьвер. Увидев меня, он побежал вверх по лестнице. Это произошло тогда, когда… когда…
—…Мадам выстрелила? — завершил Джеффри за нее фразу.
Вся дрожа, Мелодия кивнула.
Джеффри посмотрел на отца.
— Полиции здесь не к чему придраться, так как речь идет лишь о самообороне. Я в этом уверен. Больше им знать ничего не нужно. — Он посмотрел на Оюму. — Намерен ли ты открыто рассказать полиции о родственных связях с мадам Анжелой?
— Неужели вы считаете, что они могут оставаться тайной для креольского населения Нового Орлеана? — цинично и с утомленным видом ответила за него Анжела. — Это — один из тех секретов полишинеля, который мы никогда не обсуждаем. Но Жан-Филипп — это совсем другое дело.
— Мадам права, — медленно сказал Оюма. — Мы сидим на пороховой бочке, месье. Это опасно не только для мадам и ее близкого окружения, но и для нас.
Мими с гордостью посмотрела на своего сына, который был таким красивым, таким преданным своей сводной сестре, но острая боль в сердце от того, что его здесь так недооценивали, стала особенно непереносимой в эту ночь, когда она потеряла своего красавчика внука. Она, выпрямившись, резко бросила:
— Мы, конечно, хотим защитить мадам и мадемуазель, но мы также желаем обрести свою свободу, Оюма и я.
— Ах; Мими! — Чарлзу показалось, что Анжела впервые с той минуты, когда он с сыном вошли в дом, ожила. — Чем я могу вознаградить тебя за все то, что ты постоянно делала для меня. Ты была для меня, как мать, ты и бранила меня, и утешала меня! — Впервые за вечер у нее из глаз полились слезы. Конечно, ты получишь свободу! Я давно об этом думала, предоставить в один прекрасный день тебе и Оюме свободу, но я эгоистично удерживала вас при себе, так как очень нуждалась в вас обоих. Как бы вы ни поступили, я уеду из "Колдовства" в любом случае, я не смогла бы жить здесь после… Ни ты, ни Оюма не можете защитить нас от того, что я совершила, — ни вы, ни Джеффри, ни Чарлз. Мне нужно во всем покаяться. Разве смогу я обрести душевный покой без покаяния?
После продолжительного молчания Чарлз сказал:
— Вы лишили жизни любимого вами человека, и смею вас заверить, что понимаю, что вы в данный момент испытываете. Но вы должны очень тщательно обдумать, что вы будете говорить в течение нескольких ближайших часов, так как это может повлиять на судьбу Мелодии и на судьбы многих других. По моему мнению, по отношению к Мелодии был совершен грех, как и по отношению вас, моя дорогая. Мне совсем не хочется видеть вас у позорного столба после пережитой вами этой страшной трагедии. Само собой разумеется, вы можете исповедоваться перед своим духовным наставником, но, прошу вас, пусть сейчас решает Джеффри, что он сообщит представителям власти, когда они будут здесь, а что утаит.
— Вас никто не просит лгать, — вмешался Джеффри, — но если вы им расскажете, что здесь произошло точно так, как рассказали мне и не более того, то это пойдет на пользу как вам, мадам, так и мадемуазель.