Мими, взяв поднос у девушки, сама отнесла его на галерею.
— Доброе утро, — сказала она, наливая ему кофе.
Он взял чашку.
— Благодарю тебя, Мими.
— Скоро вы уедете. Франция — большая страна, правда?
— Да, так говорят. — Отхлебнув кофе, он начал намазывать маслом булочку.
— Вам будет трудно там прижиться?
— Думаю, что мне это удастся, во всяком случае, я готов к этому, — сказал он, зевнув. — Боже, какая жара! Как мне хочется поскорее очутиться на палубе корабля.
— А трудно найти какого-нибудь человека, который там живет?
Заморгав, он непонимающе уставился на нее.
— Где?
— В Париже.
— Куда ты клонишь, Мими?
— Я имею в виду свою дочь, Жан-Филипп. Я, конечно, не должна была вам об этом говорить, но сердце мое обливается кровью. Не могли бы вы, по приезде в Париж, навести справки о женщине по имени Минетт, которая убежала из дома вашей матери и с тех пор исчезла…
Ничего не понимая, он продолжал глупо глядеть на нее.
— В Париже? А когда маман была в Париже?
— Когда был жив ваш отец.
— Боже мой, Мими! Когда это было! Я был совсем маленьким, когда он умер.
— Да.
Он перевел задумчивый взгляд на ручей, но не видел там утреннего тумана, приглушающего блеск водной глади, окутывающего тайной серебряные бороды свисающего с ветвей старых дубов мха, бросающих плотную тень на его берег. У него в памяти очень мало что сохранилось о первых проведенных в Париже годах. Но и эти воспоминания не были зрительными. Он не мог вспомнить очертаний отцовского лица, а только чувствовал его присутствие, которое было таким всеохватывающим, таким любвеобильным, но имя Минетт, казалось, отозвалось эхом в его сознании.
Помолчав с минуту, он сказал:
— Кажется, так звали мою няньку — Минетт.
Мими в замешательстве вздрогнула. Но она быстро подавила в себе волнение, как это обычно делают все хорошие слуги, когда нечаянно услышат то, что не предназначалось для их ушей.
"Что за чертовщина?" — подумал Жан-Филипп.
— Прошу простить меня, все это было так давно. Прошу вас, забудьте о том, что я вас побеспокоила. — И она ушла.
Жан-Филипп, продолжая не спеша пить кофе, вновь и вновь прокручивал в сознании это имя — Минетт. "Не забывай свою Минетт". Это предостережение вдруг всплыло у него в голове неизвестно откуда. У него наверняка была нянька, которую так звали. Выходит, она была дочерью старой Мими? Но почему же она не вернулась с ними домой? Что же могло с ней случиться?
— Я буду чертовски скучать по тебе, Мелодия, — сказал ей Жан-Филипп. До его отъезда оставалось двадцать четыре часа. Вчера ночью они устроили с несколькими друзьями прощальный пикник при лунном свете, точно такой же, как и за две недели до этого, когда они попрощались, пожелав доброго пути, с Джеффри, после чего его судно подняло якорь и по реке через залив взяло курс на Бостон. Завтра другой корабль повезет Жана-Филиппа в Англию, а потом во Францию.
Сегодня Мелодия и Жан-Филипп остались одни. После обеда Анжела заперлась в своем кабинете, чтобы составить счета.
— Да, осталась одна ночь, — с горечью в голосе сказал Жан-Филипп, — а она занимается своими счетами. — Видно, рада, что я наконец уезжаю.
— Жан-Филипп! Она просто думать не может о твоем отъезде. Поэтому и пытается занять себя работой.
— Она меня ненавидит.
— Нет, Жан-Филипп! Она любит тебя! Разве можно в этом сомневаться?
— Даже очень, — мрачно заметил он. — Но такое происходит, правда, не всегда. Иногда, наступают такие моменты, когда я это чувствую достаточно…
— Не выдумывай, — сказала Мелодия. — Она и на меня сердится, когда я ее раздражаю. Пошли на галерею, понаблюдаем за игрой светлячков, как когда-то в детстве. — Теперь целых два года им больше не быть вместе.
— Теперь я уже никогда не буду такой, как прежде! — грустно сказала Мелодия. — Ни я, ни ты, ни Джеффри. У меня ничего не изменилось, когда я пошла в монастырскую школу Святой Урсулы. Но теперь все изменится. Я буду скучать по тебе, по Джеффри! У вас будут новые приключения, вы встретитесь с новыми людьми, а я все время буду только ждать…
Она думала о Джеффри, о его последнем проведенном здесь вечере, когда они с ним отошли далеко от костра, на котором жарилась рыба, и он обнял ее. Ей показалось вполне естественным, что он крепко прижимал ее к своему сердцу; она посмотрела на него, ожидая как вполне естественного его поцелуя. Луна освещала лицо Джеффри, и она заметила, как плотно у него был сжат рот, какая страсть была в его глазах, и тогда впервые она поняла, какие глубокие чувства он испытывает к ней. Когда он поцеловал ее, этот нежный поцелуй открыл перед ней совершенно новый неизведанный мир чувств, у них появилось новое ощущение своего "я", и все это случилось, когда он уезжал.