В одно мгновение все адьяхо оказались на ногах. Грозные воины степей дико заверещали, словно стайка перепуганных щенят, после чего их серые спины моментально растворились в густых зарослях. Киата мог их понять. Лишенный своей фирменной защиты, он в полной мере ощутил на себе дрянную ауру Великого Духа. Одуряющий ужас парализовал, но теперь у Киаты не оставалось даже гнева. Маленький, одинокий, смертельно уставший охотник в бескрайней черной степи… Ноги отказались служить, и он мешком рухнул на землю, приземлившись на пятую точку. Отталкиваясь локтями и пятками, он еще попытался отползти назад, но сил хватило всего на несколько движений.
Серая туча неспешно двигалась прямо на него. Уже задним числом Киата сообразил, что Дух был довольно вял, неагрессивен и, скорее всего, просто возвращался с прогулки домой, точнее, в неприютный подвал своего мучителя. Но в тот момент парню было не до этих подробностей. После нескольких секунд пытки ужасом в голове что-то звонко щелкнуло, и все поплыло перед глазами…
10.
Он открыл глаза, когда солнце начало яростно светить в лицо. Мог бы сделать это и раньше, но ужасно не хотелось просыпаться. А еще больше того не хотелось начинать думать о том, что произошло. Слух, уловивший сухой шелест жестких стеблей, подсказал, что он снова валяется в степи, и первой мыслью, возникшей в этой связи, была: «А почему меня никто не вылизывает?» Ответа не было. Адьяхо испарились.
Он еще немного повалялся, просто отдыхая, без всяких мыслей, но бесцеремонные лучи нахального светила все же вынудили подняться. Киата сел, обхватив руками колени, покрутил головой, чтобы убедиться, что проснулся в том же месте, где упал, и задумался, пытаясь восстановить последовательность событий. Выяснилось, что в этом нет ничего сложного. А кроме того, Киате стало ясно, что он просто грохнулся в обморок от страха. Тоже мне, великий охотник. Позорище.
Киата почувствовал, как в душе поднимается тяжелая волна негодования. Даже хуже: холодного, продуманного гнева. Тому причиной стали две вещи. Во-первых, пернатый парень посмел обидеть этих милых, умных собачек, к которым уже Киата успел привязаться. И во-вторых, какой-то задрипанный демон в очередной раз доказал свое превосходство перед охотником, а это уже личное оскорбление. Из-за этой несчастной твари он теперь глупейшим образом сидит на мокрой от росы траве посреди степи, вместо того, чтобы спокойно завтракать в доме симпатичной леди, хуже того, вместо того, чтобы ехать домой. Это все было обидно до слез, до зубовного скрежета.
Охотник рывком поднялся на ноги. При дневном свете он являл собой довольно жалкое зрелище в промокшей разорванной рубахе, с исцарапанной физиономией и застрявшими в волосах комьями земли. Представив, как сейчас будет проходить через ворота, Киата в ярости стиснул кулаки. Набравшись решимости, отчего лицо приняло выражение «не подходи – убью», он двинулся в сторону Шоллга.
Проблем с воротами не возникло, скорее всего, с высоты башен стражники просто не разглядели его, но вот проходя по улицам, он привлек к себе немало ошалелых взглядов. Своеобразной наградой за терпение оказалась физиономия дворецкого, открывшего ему дверь. На породистом лице старого слуги впечатляюще боролись выражения ледяной вежливости и простого человеческого изумления. В конце концов, победила вежливость, и охотнику было предложено принять ванну и позавтракать. Он с удовольствием принял оба предложения.
Завершив развлекательную программу, он принялся за самообразование. С этой целью была приглашена Зельна, которую охотник заставил подробно описать, чем занималась подпольная секта заклинателей духов в своем подвале. Леди сильно нервничала, поминутно оправдываясь, что их лидер ничего не объяснял своим помощникам, и они почти ничего не знали. Но она сумела, хоть сбивчиво и путано, описать проводимые ими обряды, даже ухитрилась воспроизвести фрагменты заклинаний, применяемых Джаром.
Из ее слов Киата сделал вывод, что парень в нелепых перьях – просто самородок. Этот злой гений, доморощенное чудо диких степей, никогда ни у кого не обучавшийся основам колдовства, объединил самые разные, часто несовместимые традиции заклинательных искусств, интуитивно почувствовав те грани, которыми они были способны соприкасаться; причем не только представил все сам, но и сумел заставить кучу народу делать то, что ему нужно, да еще так, чтобы никто ничего не понял. Кое-что он изобрел совершенно самостоятельно, насколько Киата мог судить, по крайней мере, заклинание, с помощью которого он тянул силу из демона, было ему абсолютно незнакомо. Джар придумал и реализовал уникальную систему «сообщающихся сосудов», благодаря которой мог в любой момент и без всяких приготовлений перекачать часть собственной (украденной у демона) силы обратно Великому Духу. Все остальное время сила самостоятельно перетекала по капле в тело Джара.
Джар становился все более могущественным, понемногу учился управляться с этой все прибывающей силой. Но наглел он при этом намного быстрее, начав запугивать своих пособников тем, чего еще не имел. Люди чувствовали расхождение слов с делом, но возражать ему в то время уже никто не решался. Характер у парня испортился совершенно, и, опьяненный собственной властью, он иногда перегибал палку, наказывая ослушников. Когда он впервые завел разговор о том, что Духа в скором времени придется выпускать за ворота порезвиться, подкормиться и набраться сил, у Зельны и возник этот безумный план позвать на помощь хоть кого-нибудь.
– Он сказал, что Дух слабеет, – рассказывала она. – Он уже не может передавать Джару достаточно силы. Джар решил, что уже способен контролировать его в достаточной мере, чтобы заставить вернуться назад. Предполагалось, что демон сам найдет себе жертву, чтобы подкрепиться. Но в ту ночь, когда ты с ним встретился, он действительно отпустил его в первый раз. Об этом я не подумала. На этом мы и провалились.
– Ты провалилась, – поправил ее Киата. – Я только не пойму: если этот парень твердо решил тебя прикончить, почему он не послал за тобой Духа на вторую ночь? У него были такие шансы.
– Но ведь Дух тоже устал, – пояснила Зельна. – И Джар должен был пожертвовать немало сил на эту схватку. Им тоже необходима была пауза. Думаю, поэтому он и послал демона в степь поохотиться.
– Вот с этим он прокололся, – хмуро заметил Киата. – За адьяхо я ему своими руками шею сверну.
– Просто удивительно, что ты с ними подружился, – леди ошеломленно покачала головой. – Они не признают людей. Наши воины много раз пытались расправиться с адьяхо, но те слишком хитры, они прячутся так, что их невозможно заметить, разве что наступишь прямо на хвост. А стоит кому-то появиться в степи в одиночку, от него находят одни кости. Если находят. А ты…
– Я просто показал им, что не враг. А вы чересчур боитесь этих милых ребят.
– Ничего себе «милых»!
– Именно милых, – упрямо подтвердил Киата. – И славных. Они намного мудрее многих людей. Хотя бы в том, что способны еще раз подумать, прежде чем принимать решение, даже в том случае, когда на миллион однотипных вариантов до сих пор не было ни одного исключения.
– Тебя послушать, так они святые, – фыркнула Зельна. – Ладно, наплевать на этих зверей. Ты лучше скажи, что ты теперь собираешься делать?
– Мне надо подумать, – признался Киата. – Но могу сказать одно: вот теперь я тоже хочу его убить. Ну, по крайней мере, обезвредить. Я имею в виду Джара.
– Правда? – по-детски обрадовалась леди.
– Правда, – спокойно подтвердил охотник. – Но прямо сейчас я собираюсь спать, и ничего больше. Иначе я скоропостижно скончаюсь от переутомления.
11.
Охотник честно намеревался выполнить свою угрозу, но сон почему-то бессовестно избегал его. Вместо этого Киата вертелся под одеялом, то натягивая его на нос, то запинывая куда-то под ноги, и непрерывно размышлял о происходящем. Ничего путного в голову не лезло, он только вертел так и сяк воспоминания о событиях минувших суток, смутно ощущая, что в этом что-то есть. Ему казалось, что во время разговора с Зельной, а может и раньше, при встрече с демоном в ночной степи, у него мелькнула дельная мысль, но он ее безнадежно забыл. Она сразу ускользнула, вытесненная более насущными соображениями, и теперь обиженно не желала возвращаться. Но усталость все же взяла свое, и Киата начал задремывать, не прекращая при этом думать. Его мысли смазались, потеряли конкретность, постепенно превращаясь в прообразы будущих сновидений. И лениво из темной пучины выплыла одна, родившаяся из ощущения, которое сродни сочувствию: как же бедняга демон должен ненавидеть своего хозяина!