Еще раз, посмотрев на полосатый флаг янки, укрепленный на мачте и обвисший из-за дождя, Патриция, наконец, тяжело вздохнув, повернулась и пошла домой.
К вечеру к ним домой пришла Полина и рассказала, как развертывались события после ухода Патриции. Сама она не рисковала ходить в гавань, но точно передала рассказ своего двадцатидвухлетнего кузена Генри, бывшего очевидцем событий.
— Генри сказал, что часть солдат сошла на берег, а толпа, оставшаяся на пристани, выкрикивала проклятья, освистывала и плевалась в их сторону. Можешь себе представить, как они реагировали! В отдельные моменты казалось, что толпа бросится на них и разорвет их в клочья, но они вели себя очень храбро. Более храбрых солдат Генри еще никогда в своей жизни не видел. А еще… один из них, который хладнокровно командовал, был очень похож…
Вдруг Полина замолчала и покраснела. Патриция ничего не сказала. Она только отвернулась в сторону. Итак, он здесь. Он выбрался из города и вернулся в него победителем.
Храбрый солдат?! О, да! Он, конечно, был смелым и храбрым солдатом. В этом она не сомневалась. Но он был и абсолютно безжалостным — ведь он вернулся, чтобы добиться их безоговорочной капитуляции.
Между тем Полина продолжала свой рассказ:
— Солдаты вошли в здание ратуши и там предъявили требование о капитуляции. Власти города отказались. Тем временем толпа на улице становилась все больше и злее, и янки, в конце концов, вынуждены были для собственной безопасности убраться на корабли.
— Как ты думаешь, мы капитулируем? — спросила у подруги Патриция.
— Похоже, этого позора нам не избежать.
— А я видела в газетах объявления о наборе добровольцев. Им предлагают взять оружие и продолжать сражаться, — сказала Патриция.
Полина, несмотря на обстоятельства, не удержалась от смеха:
— Но кто же пойдет в добровольцы? Ведь в городе остались только женщины, старики и подлецы!
Патриция, тяжело вздохнув, промолвила:
— Ты как всегда права.
Девушки оценили обстановку правильно — добровольцев не нашлось. Более того, генерал Лавель принял решение отвести свои войска. Так умирала последняя надежда, связанная с зашитой города.
Глухое отчаяние, как мантия, окутало город. Они были обречены. Только Богу известно, что теперь будет с ними.
Она старалась не думать о Клэе, но эти мысли назойливо лезли в голову. А вдруг он придет и поведет себя как настоящий завоеватель и возьмет ее насильно, как свою собственность?
Лежа ночами без сна, она представляла его приход и то насилие, которому он ее подвергнет. А когда засыпала, приходили сны о нем, о его поцелуях, и она так реально ощущала их, что просыпалась вся трепещущая.
Разумом она понимала, что мечтать об этом нельзя. Нельзя вспоминать его лицо, его руки, его тело, его ласки… Нет, она ненавидит его! Ненавидит, как и всех других янки, которые поломали ее молодую прекрасную жизнь. И если она случайно встретит его, то будет холодна и ничем себя не выдаст. Глупо даже думать, что он помнит о ней. Она была лишь средством для достижения цели, и он не испытывал к ней никаких чувств, а только позабавился как с игрушкой.
Мысли о Клэе, которых она стыдилась, были не единственными, что ее волновали. Она также постоянно анализировала ситуацию с оккупацией города. Капитуляция была свершившимся фактом. Единственное, о чем еще спорили, так это о флаге Луизианы, который продолжал висеть на здании ратуши. Командующий армией северян генерал Фаррагоут требовал его снятия и замены на флаг Соединенных Штатов, но гордые новоорлеанцы пока не соглашались. В гневе Фаррагоут пригрозил сжечь город, если флаг не будет снят, и распорядился, чтобы оставшиеся жители покинули Новый Орлеан.
Несмотря на страшную угрозу, никто не двинулся с места. Женщины Нового Орлеана, и среди них Патриция, твердо решили, что они не покинут город и будут сопротивляться, если Фаррагоут станет изгонять их силой.
29 апреля жители Нового Орлеана лишились последней надежды на помощь — капитулировали форты. С флагом также пришлось распрощаться. Офицеры армии Союза высадились на берег и проследовали к ратуше. Мгновенно собралась толпа горожан. Патриция была среди них. Ее сердце было готово выскочить из груди, потому что среди офицеров, шедших к ратуше, она узнала Клэя.
Неистовая толпа новоарлеанцев становилась все агрессивней. Когда на крыше ратуши появился офицер-янки, все напряженно затаили дыхание.