— Нет! Я никогда не хотела, чтобы с Эмилем что-то случилось! — запротестовала Фрэнсис.
В ответ Патриция подошла к ней, и с таким презрением посмотрела на нее, что Фрэнсис побледнела как мел. Патриция, пылающая от гнева, выбежала из комнаты.
Изумленный Прентисс Шэффер сказал, обращаясь к Фрэнсис:
— Теперь пойдем к Эмилю. Ты сама расскажешь ему всю правду!
Фрэнсис всплеснула руками и запричитала:
— Нет, папа! Пожалуйста, не заставляй меня делать этого.
— Ты сотворила страшное зло, Фрэнсис, и теперь должна расплатиться за него. И, хотя ты никогда и ничем не сможешь искупить его страданий, но ты пойдешь и все ему расскажешь, иначе я никогда не прощу тебя.
Эмиль принял страшные новости внешне спокойно. Но глаза его стали похожи на глаза израненного зверя, хотя ни один мускул не дрогнул на лице.
— Мои письма ты уничтожала тоже? — спросил он у Фрэнсис, а когда та отрицательно покачала головой, сказал: — Тогда, пожалуйста, сделай это сейчас.
— Нет, подожди, — вмешался в разговор отец. — Эмиль, ты не можешь так распорядиться ими. Патриция имеет право прочитать их. Она должна узнать, что ты не бросил ее, а любил и ждал встречи. С каким горьким чувством она жила здесь все эти месяцы, думая, что тебе безразличны она и ваш ребенок.
— Я не хочу ее знать! Я не хочу, чтобы она читала те несправедливые вещи, что я писал в последних письмах. Я не желаю, чтобы она узнала из писем, как сильно я любил ее. Прошло уже много времени, чтобы забыть меня. Патриция больше не любит меня. Она уже решила выйти замуж за Миллера. Пусть так и будет. Так лучше. Если она прочтет письма, где я писал о своей любви, она может из жалости вернуться ко мне, — сказал Эмиль.
— Но она вернется туда, где ей и положено быть — к своему очагу, — сказал отец.
— Нет! — неистово закричал Эмиль. — Разве ты не понимаешь? Я все еще люблю ее и не хочу, чтобы она связалась с беспомощным калекой. Я отказываюсь от нее.
— Дай ей шанс, Эмиль. Откуда ты знаешь, что она тебя не любит? Откуда ты знаешь, что она отвернется? — спросил мистер Шэффер.
— Только посмотри на меня! — сказал Эмиль. — Мужчина, которого она любила, был сильным, здоровым и красивым, а не таким беспомощным, как я. Подумай только, что ей придется взглянуть на мое голое тело, увидеть искалеченную ногу и руку! Она увидит множество багровых, скрученных шрамов, множество глубоких отметин от шрапнели…
Его прервал сдавленный крик Фрэнсис. Эмиль посмотрел на нее, а затем продолжил:
— Что? Не обращать внимания на все это? Да? А как же с этим жить?
Фрэнсис повернулась и быстро выбежала из комнаты. Эмиль посмотрел ей вслед, и в его глазах был суровый приговор.
— Отец! — сказал он. — Не пускай ее больше ко мне никогда. Я не хочу ее видеть. Да и забери от нее мои письма.
— Хорошо, заберу. Но ты, пожалуйста, подумай хорошенько о том, что ты сказал Патриции. Муж и жена должны быть вместе, а Джону Прентиссу нужен отец.
— Пусть Миллер станет ему отцом, — возразил Эмиль. — Я ведь только напугаю ребенка.
Тяжело вздохнув, отец вышел из комнаты Эмиля, оставив бесполезный разговор, и направился к дочери, чтобы забрать, как обещал Эмилю, его письма к жене.
После ухода отца Эмиль закрыл глаза и вытянулся на диване. Он устал не только от того, что произошло здесь, но ему было очень тяжело сидеть.
«Патриция!» — Он стал вспоминать, как она выглядела во время их встречи. Она была такая стройная, такая желанная. Ее щеки горели так же, как и ее красное платье. Эмиль даже застонал — она всегда была неотразима в красном. Он вспомнил ее в прозрачной алой ночной сорочке… Как всегда он страстно желал ее!
«О, нет, никаких желаний больше не должно быть! — подумал Эмиль. — Они ни к чему такому отвратительному калеке».
Но его тело не слушалось голоса рассудка, и сильное желание охватило его. Никто, кроме Патриции, не мог удовлетворить его страсть. За те долгие месяцы войны, когда он страдал, не получая от нее ни строчки, у него было несколько женщин. Но ни одна не смогла зажечь его.
Боже, как он был глуп тогда, когда пришел к ней домой и не дал ей ни одного шанса объясниться. Он злился и ревновал, он изнасиловал ее, еще больше оскорбив! Впрочем, если бы ей представилась возможность оправдаться, то он, конечно, не поверил бы ей! Он никогда не верил ей и всегда дико ее ревновал.