Она заказала билеты, оплатила все счета, помогала служанке паковать вещи, решала все возникавшие по ходу дела проблемы. Она не сделала только одного — не сообщила Эмилю о своем предстоящем отъезде и о том, что она забирает его с собой. Эту проблему, самую сложную, она отложила на последнюю минуту, рассудив, что чем меньше у Эмиля будет времени на сопротивление, тем будет лучше для всех.
Наконец, когда сборы практически были завершены, Патриция отправилась к отцу Эмиля и рассказала ему о своих дальнейших планах. Она посвятила мистера Шэффера в то, как она собирается лечить Эмиля, и легко доказала ему, что мягкость и снисходительность его и Фрэнсис не только навредили ее мужу, но и очень скоро превратят его в полного инвалида. Отцу Эмиля было очень трудно признать правоту Патриции, но она была очевидной. Кроме того, он прекрасно видел, что тяжелая обстановка в доме отнюдь не улучшала угнетенное состояние сына. После признаний Фрэнсис он категорически отказался ее видеть, и та была близка к полному отчаянию.
— Только почему ты хочешь увезти его в Новый Орлеан? — спросил мистер Шэффер.
— Доктор рекомендовал ему сменить климат на более теплый. Это поможет его выздоровлению, — ответила Патриция. — Кроме того, я очень надеюсь на то, что тетушка Моника, о которой я вам рассказала, поможет Эмилю.
Мистер Шэффер тяжело вздохнул. Патриция была женой Эмиля и имела законное право распорядиться его дальнейшим лечением. Она была права, говоря, что Эмиль катится к гибели, и они не в силах его остановить. Патриции предстоит одной попытаться исправить то, с чем они не справились все вместе.
— Хорошо. Я согласен. Возможно, Эмилю станет там лучше. Я надеюсь, что ты спасешь его, — завершил их важный и трудный разговор мистер Шэффер.
Объясняться с Эмилем Патриция пришла в дом Шэфферов только за два дня до отплытия.
Для этого решающего визита она постаралась выглядеть как можно более эффектно и добилась своего. Она надела к шелковой темно-зеленой блузе с высоким воротничком новую юбку, волосы стянула в узел на затылке. Перчатки и шляпа с широкими полями дополняли туалет строгой деловой женщины — именно так она хотела выглядеть сегодня.
Ее сердце замирало, но она, перешагнув порог, поздоровалась с мужем как можно более спокойно:
— Добрый день, Эмиль! Здравствуйте, сержант Джексон.
— Я… Я не думал, что ты вернешься, — охрипшим от волнения голосом ответил Эмиль.
«Похоже, он обрадован», — заметила Патриция, и это вселило в нее некоторую надежду.
Но тут Эмиль опомнился и грубо произнес:
— Не понимаю, зачем ты пришла? Может быть, тебе нравится, когда тебя прогоняют?
— Тебе предоставится возможность еще много узнать о том, что мне нравится, — не поддалась Патриция и продолжила веселым тоном. — Даже не знаю, как ты во всем разберешься. Ведь сейчас ты совсем ни о чем не думаешь, кроме алкоголя, — съехидничала она, все же не удержавшись.
Эмиль никак не отреагировал на ее реплику. Он продолжал молчать. Патриция, все еще находясь у двери, прошла и села в кресло, стоявшее напротив дивана, на котором сидел Эмиль. Старательно расправив свои юбки, чтобы оттянуть момент продолжения разговора, она почувствовала, как тишина в комнате становится все более напряженной, но, улыбнувшись, храбро продолжила:
— Ты обрадовался, что я пришла?
Эмиль не отвечал.
— Ах да, я совсем забыла, что в этом доме редко отвечают искренне.
— Зачем ты пришла? Что тебе нужно? — грубо сказал Эмиль.
— Я пришла сообщить тебе, что через два дня мы вместе отъезжаем в Новый Орлеан. Сержант Джексон, вы можете начинать упаковывать вещи полковника и свои тоже, если вы решите ехать с нами.
— В Новый Орлеан? — сверкнул глазами Эмиль. — Ты что, с ума сошла? Я никуда не поеду!
— Мой дорогой, я — твоя жена, и твой отец согласился, что жить тебе надо со мной, а не в его доме.
— Я никуда не поеду!
— Ты ничего не понял, милый. У тебя нет выбора. Двое сильных слуг придут и вынесут тебя отсюда. Что ты сможешь сделать? Драться с ними или, может быть, убежать? — язвительно спросила Патриция.
Бледное лицо Эмиля покраснело, и он набросился на нее:
— Думай, что ты говоришь!
— Я и так все обдумала. — Теперь Патриция полностью взяла себя в руки и говорила спокойно, но с легкой иронией в голосе. — Я все обдумала, и хочу вернуть тебя к нормальной жизни, и сделаю это. Я не знаю, понимаешь ли ты, что сделал с собой? В этом доме все настолько трусливы, что не решаются сопротивляться тебе, а тем более говорить тебе правду. Но я не из робких, и ты это прекрасно знаешь. Ты действительно искалечен, но ты можешь вылечиться, но не хочешь этого. А вот почему, это еще вопрос. Возможно, тебе понравилось жалеть себя и валяться в своей комнате, как улитка в своей раковине. Возможно, ты просто трусишь или делаешь это из упрямства. Во всяком случае, ты не хочешь сам себе помочь и тебя устраивает постоянная пьянка. В результате ты превратился в слабовольного алкоголика, и в этом доме справиться с тобой уже никто не может, — закончила она уже презрительно.