— Я не ее мальчик, — пробормотал Трэйгер, но в его тоне было что-то довольное.
— Свежий воздух полезен для тела, — сказала Джорджия. — И вы займетесь посудой, но она может подождать вашего возвращения. И это даст нам с Элизой возможность поговорить.
Мы подождали, пока они выйдут на улицу и за ними закроется дверь.
А потом я осталась с ней наедине, страшась того, о чем, по моей догадке, Джорджия хотела со мной поговорить.
— Внимание Коннора пойдем ему на пользу, — произнесла она. — Он почувствует, что он услышан.
— Он пришел к нам, — произнесла я. — Рассказал нам о Зейне. Коннор уже сказал ему, что поступить так было правильно, что это было трудно сделать. Думаю, он достаточно ценит влияние своего отца, чтобы знать, каково это, когда у людей нет хороших образцов для подражания.
— У Трэя их определенно не было, — согласилась Джорджия. — Я делала все, что могла, но я — не его родители.
Я кивнула и посмотрела в окно. Снаружи поднялся ветер, и по окнам начали хлестать ветки.
— Поступать правильно, — произнесла Джорджия, — это всегда тяжело. Подобное здесь случается слишком часто.
Я оглянулась на нее, не уверенная, увижу ли осуждение или одобрение. Но не обнаружила ни того, ни другого — скорее любопытство.
— Ты правильно поступила с Карли, — сказала она. — Мне потребовалось несколько часов — несколько тяжелых часов — чтобы это обдумать. Но это был выбор, который тебе пришлось сделать, и ты его сделала.
— Сделала.
— Я этому рада. У меня такое ощущение, Элиза, что ты принимаешь много трудных решений.
Я поняла, что мы больше не говорим о Карли.
— Не хочешь мне об этом рассказать? Я понимаю, что предлагала это раньше, и ты отказалась, и то, что происходило потом, может не слишком располагать ко мне. Я не очень хорошо тебя знаю, — произнесла она. — Но ты спасла Карли, и это много значит. — Она слегка улыбнулась. — И я вижу многое от тебя в его глазах, в том, как он на тебя смотрит.
Я долго смотрела на нее, мою грудь сдавливало от эмоций.
Может, это была слабость, которую мне не следовало показывать. Может, это был долг, который мне скоро предстоит выплатить. Может, это было сочетание истощения и слабости. Может, я устала бояться.
Или, может, потому что она оборотень, и в ее семье хватает своих проблем, было не так сложно сказать правду.
— Я зову его «монстром».
* * *
Мы остались за кухонным столом, я ей все рассказала. Поведала ей о драконе, о связующей магии Мэллори. О чувстве, что во мне живет нечто чужое, нечто другое. Что он ожесточенный, озлобленный, могущественный и сильный. Что он хочет выбраться наружу.
И что сдерживать его становится все труднее и труднее.
— Почему ты его ото всех скрываешь?
— Потому что тогда все будут знать, кто я такая — о существующем риске, что я слечу с катушек и буду вредить кому-нибудь при каждой драке. И все узнают, что в большом плане моих родителей был весьма существенный недостаток, и этот недостаток вредит мне.
— Почему ты говоришь, что он тебе вредит?
— Он сводит меня с ума. Он заставляет меня сражаться, подобно берсерку.
— Он заставляет тебя сражаться, подобно хищнику.
— Он делает меня монстром.
— Он делает тебя вампиром.
Это начинало неприятно напоминать поход в кабинет психотерапевта, а не обычную беседу с тетей моего бойфренда. Мне не нравилось смешивать эти потоки. Я подошла к окнам, скрестила руки на груди и выглянула наружу.
— Даже если план твоих родителей провалился, — тихо сказала она, — ты думаешь, они хотят, чтобы ты страдала? Несли вину за то, что никто из вас не может контролировать?
— Я думаю, что у меня нет причин усугублять их вину, когда сама могу ее нести.
— Тогда, полагаю, тебе стоит задать себе несколько вопросов: Ты ее несешь? Или просто как-то перебиваешься?
Она замолчала, казалось, собираясь с мыслями.
— Я думаю, что Сверхъестественные, поскольку мы отдаем приоритет нашим неординарным силам, уделяют недостаточно времени обсуждению наших слабостей. Я считаю, что всем нам стоит больше разговаривать. Быть откровенными и честными в отношении того, кто мы есть и что чувствуем. Если бы так поступали в клане, если бы мы не заставляли молодых оборотней подавлять свой гнев, скрывать свои чувства и подавлять их, возможно, мы не потеряли бы людей.
— Ты мне нравишься, Элиза. И я не хочу, чтобы у тебя все закончилось так — чтобы ты подавляла свои чувства, живя ради своего гнева, пока он не поглотит тебя.
— Я не знаю, что делать. Не знаю, как этого избежать. Мне не у кого спросить. Нет таких книг, в которых можно было бы об этом прочитать. Нет экранной страницы с информацией. Я нашла несколько вещей, которые помогают — йога, офисная работа — от которых он ведет себя спокойно.