Наступала ночь, и в бездне разгорались звезды-костры, — не костры ли сердец, дерзновения бурь? Когда же огни сердец сольются в пожар, сокрушающий смерть? О, демоны огня, возмутители правды, напрягайте силы! Сейте ненависть во имя любви! Взрывайте бездны, хаос, тьму!
Вдали воет, заливается песня бойни. Горят деревни. Огненные волны, вздымаясь, захлестывают небо кровавым, жутким заревом. Мужики глядят туда и, дыша гневом, бьются, бьются в ужасающей рукопашной. А сами хохочут, хохочут… Какая же радость в муках?.. Великая радость! Не забыты мужики язвами! Мором! Голодом! Огнем!
Боже правд! Нет конца милосердию Твоему и долготерпению. С высоты своей не забываешь Ты избранников своих и любимцев-хлеборобов. Вот, поля их выжжены и выбиты; души поруганы. Благословенна страшная и недоступная десница Твоя — знак Твоего благоволения к избранным! Ты Сам был на кресте!
Потому-то они так и ненавидят, и клянут все и вся, и мечутся в смертной битве, и ложатся костьми: поздно беречь жизнь, когда обрушились кары.
Но вот, последний удар — и серые редкие ряды громил дрогнули, закопошились под обрывом, как тати, поползли назад, обливаемые красным отсветом пожара.
А иноки с ревом погнались за ними.
— У-р-ра-а!.. — грозное пронеслось над скитом и беспощадное. — Гони-и!.. Круши нечисть!..
Мужики с братией как будто не верили победе, ошеломленные, растерзанные, истекающие кровью… И вдруг поверили, и стоны радости, и молитвы, и хвалы далеко над холмами разнеслись, и ликующе загремели победные клики.
Но в ограде гудели, охваченные огнем, храмы монастыря и кельи… Толпы мужичьи, захватив дреколья, топоры, вилы, двинулись к келье Серапиона, окутанной дымом, откуда чей-то пронзительный голос выкрикивал:
— Вот она, стервуга!.. Антихристова полюбовница… В огонь ее!.. Чтобы не мутила тут нашего брата… проклятая!..
— В огонь паскуду!.. — ревела толпа.
— Я ее тут привяжу, братцы, а потом подожжем ее!
— Так ее, вяжи!
— Подожди!.. Може, ошибка!.. — надрывался кто-то, протискиваясь сквозь толпу. — Кто ее поймал?..
Но глухим и недобрым гулом прокатилось по толпе:
— Молчи!.. А то и ты там будешь…
Навстречу мужикам кричал хрипло и отчаянно растрепанный, дикий Гавриил:
— Несчастная она… Из города, вишь, пробралась сюда… Кликуша она… Братцы!..
— A-а… так ты отстаиваешь?.. В огонь и его!.. Коли бабе поддался…
С ревом, гиком и проклятиями обступили мужики Гавриила, бледного, как смерть, подхватили его на кулаки:
— В огонь!..
Откуда-то выскочил трясучий Серапион, — залебезил перед толпой, заюлил:
— Я давно говорил, что с Гаврилою надо ухо востро… Вишь ты — отпирается… Так его, в огонь!.. Чтобы не отпирался… А мне, братцы… Не дайте смерти, а дайте живота… — колотясь в лихорадке и целуя руки мужикам, хрипел и надрывался он. — Каюсь!.. Я прелюбодей… Жил я с врагом рода человеческого… с черной женой… Каюсь, братцы!.. Простите, яко разбойника… А-а-х!..
Толпа отхлынула от Гавриила и, вдруг остервенясь, окружила старика. Раскачала его за руки и за ноги, да и бросила в провал пылавшей кельи. Кто-то больно и надорванно крикнул, кто-то глухо заголосил…
А мужики клокотали и бурлили. В молельне звенели разбитые стекла, змеей ползло жадное пламя по стенам… Туда летели дреколья, камни, головешки.
— А де она там, шкуреха-то?.. Не ушла ль?… Камней, камней подноси, эй, хто!.. Ай, ушла!.. Дьявол и есть!..
Гавриил, раненый, истекающий кровью, пожираемый каким-то лютым огнем, метался, высоко подняв голову, точно неся ее на плаху, и сердце его заходилось, а безумие охватывало душу: все разбито, все сожжено…
— Ах!.. Тушите, что же это такое… Ах!..
Но никто на крик даже и не повернул головы, и кельи гудели и коробились, залитые пламенем.
Когда огонь охватил верхний этаж кельи, Гавриил, глядя туда издали, ахнул: спускаясь по углу, трепыхалась растерзанная женщина с обезображенным муками лицом, с расширенными до безумия глазами, дикими и как бы выжженными. Кричала дико:
— Отомстила!..
— Ушла!.. A-а, ведьма… змея… — заревела толпа. — Дьявол!.. Чертяга!.. Провалилась в тартарары!..
Забыв про все, кинулся окровавленный, обезумевший Гавриил по лестнице в келью, закрывшись полами поддевки.
— Надо спасать!.. — несся его задушенный крик. — За мною!.. Мы — анархисты, а они…