И общим хором тоскливо повторяли последние слова все присутствующие.
«Галиля, кигале, — продолжал шаман, — летите ко мне, как летит „илягли“ (казарка). Вот я стою перед вами и прошу о жизни и удаче для всех „бойе“! Пусть пропадут как „исангьян“ (дым) болезни и водка, которыми наградили нас русские! Галиля! галиля! Верни нам то время, когда у каждого „бойе“ были целые „шайбы“[13], наполненные мясом. Галиля! кигале!» И, трясясь всем телом, завертелся шаман вокруг себя с такой быстротой, что глаз не улавливал движения. В сверкающий круг слились медные «туль» и расшитые полосы сзади поднялись до уровня пояса, как распущенный хвост орла. Потухавшие угли вновь вспыхнули от ветра и осветили дикую и страшную картину. Где-то в углу истерически взвизгнул и заплакал ребенок.
Внезапно шаман остановился. Страшно было видеть, как он стоял твердо и уверенно после такого бешеного верчения. Выпрямились согнутые обыкновенно колени, и ясно было, что старое тело не чувствовало тяжести двухпудового одеяния. Сквозь бахрому шапки сверкали белки глаз и на губах выступила пена. Звон медных украшений стих, и в наступившей тишине слышно было только, как монотонно накрапывал осенний дождь на берестяную покрышку юрты. И снова страшный удар в бубен всколыхнул тишину. «Улимчан», — воскликнул шаман, и видно было при мерцающем свете, как поднялась его рука с колотушкой. Со страшной силой опустилась она на бубен, и вдруг в могучий, полный звук, резко ворвалась дребезжащая, жалкая нота лопнувшей кожи.
Слабый, болезненный стон донесся откуда-то сверху и, неожиданно, покачнувшись, великий старый шаман с поникшей головой рухнул ничком. Жалобно звякнули, ударившись друг о друга, медные «туль», — и все смолкло.
Только дождь продолжал тихо, тихо накрапывать с темного неба, и вековая тайга тянула свою ровную, печальную песню, как стон над мертвым шаманом.
Злой Ру победил, и светлые боги не приняли последней мольбы великого шамана о его несчастном племени.
Михаил Плотников
БОЖЬИ ОЛЕНИ
Сабанар пришел в пауль (селение). Никто не знал, откуда приходил, куда уходил он, но все привыкли ждать, что с приходом Сабанара прилетит какая-нибудь новость. Переходя из пауля в пауль, Сабанар знал, что творится в тайге.
— Ну, я был в гостях у Мейка[14] — проговорил он, выпивая остатки чая из черного закопченного котелка.
— Парень очень сердится на вас. Но со мной был милостив. Я даже раз хлопнул его по спине ладошей, — продолжал Сабанар, а слушатели хранили молчание.
Многим была неприятна грубая манера говорить слишком непочтительно о богах, но Сабанар нисколько не смущался. Даже сам наибольший шаман и знахарь Гузы не раз думал, что Сабанар знает особое слово и живет в ладу с богами.
— Вот так же мы чаян[15] пили с ним. Плохой чаян у Мейка, обеднел бог, теперь больше занимается воровством с сали-уй[16].
Сабанар помолчал, вытер губы рукавом своей длинной рубахи и полез в карман за трубкой.
— Заходил по пути к Гузы. Старый плут все жалуется на плохое время. Затвердил одно, «люль»[17] да «люль». Я не знаю, что вы ему верите, — я могу лучше его говорить неправду.
Слушатели недовольно усмехнулись, а самый бедный вогул Кирилла, известный под именем Киры, строго заметил:
— Пора бы перестать так говорить. Надо уметь, чтобы быть шаманом. Гузы — большой шаман.