Перевернулся после этого солдат вверх ногами и сгинул.
Зажил дровосек барином. Купил богатое имение, женился на красавице-барыне, завел большую дворню, разжирел, что боров.
Думали, гадали: откуда ему привалило такое богатство, не могли догадаться. А как пришло время дровосеку помирать, поднялся в горнице, где он лежал, такой шум и гам, что все из нее повысыпали, как горох. И пока не скончался, никто к нему не вошел, боялись.
Первым осмелился войти дьячок-пьяница, а за ним и другие. Глядят, нет в горнице никого, только лежит середь пола, в кровавом пятне, обглоданный палец.
Александр Рославлев
ЧЕРТОВА ТЕЛЕГА
(Народная сказка)
Тосковала вдова по муже — день и ночь плакала.
Под сороковой день такая навалилась на нее тягота, что взяла она веревки и пошла в клеть вешаться.
Ночь была месячная и тихая-тихая.
Уже накинула вдова на свою лебяжью шею петлю, вдруг слышит: телега тарахтит и как будто разговор чей знакомый доносит.
Прислушалась.
Подкатывает телега к воротам.
Скинула вдова с шеи петлю, стоит, дивится, — кто бы это?
Стучат в ворота.
Пошла отпереть…
Отворила калитку — да так и ахнула.
Стоит ее муж, а с ним еще человек шесть.
Сидят они в телеге — молодец к молодцу и одеты все чисто.
Смотрит баба, — глазам не верит.
— Что ж так встречаешь? — говорит муж. — Аль уж забыла?
— Да, голубь мой, да, касатик… Откуда ж ты?!
— А ты думала, я помер?!
— Кого ж я хоронила-то?
— Ловкое дело вышло. Хоронила ты борзого кобеля, а я жив и здоров покамест. Садись — поедем…
— Куда ж, родимый?
— Садись, говорю — узнаешь. Это мои сотоварищи.
Села баба на телегу.
Стегнул муж лошадь изо всей мочи. Покатила телега — подняла пыль.
Сидят, молчать молодцы — словно немые.
Выехала за деревню телега.
Догадывается баба, куда ее везут.
Смеется муж.
— На новый двор, — говорит муж, — в новую избу.
— Ой, чтой ты мне страшен!
— За мертвого почитаешь — потому и страшен…
Едут к реке — знает баба, что место глубокое и обрыв.
— Вывалимся! — говорит.
— Ничего…
Перелетела телега через реку, — словно птица.
Взял бабу такой страх, — что сидит она, дрожит, зуб на зуб не попадает.
Глядит — лес — дороги нет!
Катит телега прямо на сосны. Расступаются сосны — дают дорогу.
— Ох, боюсь! — жалуется баба.
— Сиди, сиди! — говорит муж, — скоро приедем!
Видит баба, стоит в лесу церковка.
— Не ладно, вы, ребята, правите, — нахмурился муж. — Берите левей.
Захрапела лошадь — посыпались у нее из ноздрей искры.
— Берите левей! — говорю.
Заметалась баба.
— Сиди, говорю, — смирно! — кричит на нее муж.
А та, как поравнялись с церковкой, — возьми да и перекрестись.
Затрясла телега — подскочила. — Вытряхнуло бабу в колючий куст.
— Ах, проклятые, — немного не доехали, — послышалось из телеги.
И увидела баба, что сидят в телеге семь чертей — и самый набольший тот, что обернулся ее мужем.
Закружило телегу в огненном вихре и провалилась она сквозь землю.
Вернулась баба на утре домой, вся исцарапанная, упала на крыльце и заснула.
Спала три дня — думали: померла, — а на четвертый день глаза открыла и говорит:
— Отвезите меня в монастырь, люди добрые, хочу я постричься.
Александр Рославлев
КЛОПЫ И КРЫСЫ
(Народная сказка)
Была у мужика лошадь, работал он на ней без малого тридцать лет. Отощала лошадь — кожа да кости, ослепла.
Свел ее мужик в лес, привязал к дереву, да и говорит: «Пусть на тебе черти ездят, а мне тебя такую кормить убыточно».
Прошел год. Случилось мужику быть в том же лесу. Видит — стоит его лошадь на том же месте; только стала она сытая, бока колесом, грива обросла до земли; а глаза, как уголья — так и горят… Обрадовался мужик. Вот, думает, счастье-то… какую привел, а какая стала…
Стал отвязывать ее от дерева, чтобы домой вести, и вдруг слышит голос:
— Э, нет, постой! Дареного, брат, назад не берут… А хочешь взять, так выкупай…
— А какой будет выкуп? — спрашивает мужик.
— А вот какой: в ночь под Рождество мне с левой руки мизинец.
Почесал мужик в голове, посмекал малость и согласился.
Отвязал лошадь и повел к себе. А голос ему вслед и говорит: «Только, брат, помни: что сказано, то сделано. Быка за рога, а мужика за слова».
Привел мужик домой лошадь, стал боронить да пахать, дрова возить, на базар на ней ездить, а сам нет-нет, да и подумает, сколько до Рождества осталось…
Наступила зима. Навалило снегу. Мороз по льду на реке костылем застучал…
Боится мужик. Близко расплата. Конечно, думает: мизинец дело маленькое и, можно сказать, совсем ни к чему, а все ж таки жалко… Да и как он его отымать будет?
Наступил сочельник.
Забился мужик на печку в самый угол, зуб на зуб не попадет от страха…
Ждал, ждал, постучал кто-то к окно.
Пошел отпереть, а сам еле на ногах стоит, так коленки и трясутся…
Глядит: нищий. Седенький такой старичок — в чем душа держится. Вошел в избу, перекрестился, поставил клюку в угол, покряхтел и сел на лавку.
Рассказал ему мужик про свое горе.
— Плохо твое дело, — говорит старик, — придет к тебе сегодня черт.
Затрясло мужика и стал он просить, чтобы помог ему старик.
— Ладно, — говорит тот, — помогу, только в другой раз черных слов не говори… Что тебе лошадь худого сделала? Тебе бы ей за труд в пояски поклониться.
И велел он мужику принести долото и бурав… Долотом продолбил щель в стене и буравом провертел дыру в полу.
Только он это сделал, откуда ни возьмись, зазвенели по улице колокольцы с бубенцами и подкатили к избе три тройки, а на них людей битком набито. Шубы у всех богатые, шапки собольи, а их лица все черные, долгоносые, а уши, как у свиней…
— Пускай, — кричат, — хозяин, гостей, отворяй ворота!
А старик говорит:
— Сиди, помалкивай…
Распахнулась тогда дверь; с гиком, визгом да присвистом ввалились в избу черные гости…
Встал старичок с лавки, перекрестил рот, дунул на них и сказал:
— Пусть половина из вас будет клопами, а половина крысами…
Сгинули гости… И полезли заместо них в ту дыру, что продолбил он долотом в стене, клопы, а в ту, что в полу пробуравил — крысы…
С той поры и клопов и крыс у мужика видимо-невидимо.
Александр Рославлев
ЛАПОТЬ
(Сказка)
Плел мужик лапоть.
Не хватило лыка и пошел мужик в лес липу облупливать, а лапоть то-с собой взял — там, думает, доплету, доделаю.
Пришел в лес, выбрал липу, какая поровнее, и стал лыко драть.
— О-ох-о-о, больно-о!
Оглянулся мужик, — никого нет.
Стал опять драть.
— Больно-о-о…
— Вот оказия-то, кто ж это, — глядит по сторонам, — а сердце-то как молоток: тук-тук-тук… — тук, тук, тук…
— Липа, ты?
— Я…
— Да каким же ты местом голос подаешь?
— Снутра.
— Господи, вот еще дело-то?.. Стало быть, больно.
— Больно… страсть.
— Ах ты беда, — почесал мужик затылок, — а мне на лапоть лыка нужно, что ж мне теперь делать-то?
Жалостливый был мужик — муху не обидит.
— Иди, мужик, к реке, сядь в лапоть и плыви в море, а там увидишь, что будет, — свое счастье найдешь.
Подивился мужик.
— Шутница, — по реке в лапте.
— Верно, мужик, говорю!
Покачал мужик головой, — пошел к реке. Кинул в воду лапоть — глядь — стал он такой большой, что хоть втроем садись — ну и диковина!
Сел в него мужик и поплыл.
Плывет день, плывет другой… на третий выплыл на середину моря. Стоит среди моря на зеленом острове белый град.