— Херльвин!
Над воином склонился шлем Кориса — Капитан Гвардейцев встал на колени рядом с колдуньей и, казалось, хотел обнять воина как старого друга.
Взору Трегарта предстало такое же благородное лицо, как у Кориса, такие же сине-зеленые глаза, но они, похоже, ничего не видели — ни неба, ни склонившихся людей. Колдунья отвела руки Кориса, твердо взяла воина за подбородок, не давая двигаться его голове, и внимательно вгляделась в эти ничего не видящие глаза. Немного погодя она решительно оттолкнула от себя голову поверженного и с ожесточением принялась вытирать руки о траву. Корис, сурово наблюдавший за ней, неуверенно спросил:
— Херльвин?
— Убей! — буркнула колдунья сквозь зубы, и Капитан молча потянулся за мечом.
— Стой! — крикнул Саймон. — Нельзя же убивать так безжалостно!
Лежащий, в самом деле, не представлял на его взгляд никакой опасности, поскольку находился в полубессознательном состоянии.
Колдунья холодно взглянула на Трегарта и кивнула на дергающуюся голову поверженного:
— Посмотри сам, человек из другого мира!
Саймон почувствовал, что не очень-то хочет это делать, и все-таки взял голову кольдера обеими руками, но тотчас отдернул их, не ощутив тепла человеческого тела. Однако, то был даже не холод металла или камня, но холод слизняка, ощущение отвратительной податливости было тем омерзительней, что внешне голова человека казалась вполне обычной. Посмотрев еще раз в немигающие глаза, Саймон подумал, что никакой удар не мог бы вызвать в человеческих глазах такой пустоты, какую он обнаружил там. Ничего подобного он еще не встречал: даже в человеке, сошедшем с ума, остается хоть что-то, вызывающее жалость, но к существу, лежащему перед ним, Саймон не испытывал вообще никаких чувств, и не мог представить, чтобы это отвратительное ничто могло ходить по земле, видеть солнце…
Последовав примеру колдуньи, он вытер руки о траву, быстро встал и пошел прочь, чтобы не видеть, как Корис взмахнет мечом над тем, кто давно уже был мертв, мертв и проклят.
Кольдеров перебили всех, но двое гвардейцев и один сулькарец, рассеченный мечом до седла, тоже остались на поле боя. Нападение казалось таким бессмысленным, что оставалось только гадать, зачем его вообще предприняли. Саймон шел рядом с Корисом и чувствовал, что капитан тоже находится в недоумении.
— Снимите с них шлемы! — гвардейцы передавали его приказ по цепочке. Под каждым остроклювым шлемом они находили все те же бледные лица, светлые волосы и сине-зеленые глаза…
— Мидир! — Капитан остановился подле одного тела. Рука поверженного дернулась, в горле застрял предсмертный хрип.
— Убить! — Приказ прозвучал твердо и был немедленно выполнен.
Одного за другим, Корис осмотрел всех, и еще трижды отдавал тот же приказ — уголки его рта подергивались, и лучше было не видеть его глаз. Они подошли к Магнусу и колдунье.
— Все с Горма! — мрачно произнес Капитан.
— Были с Горма, — уточнила женщина. — Горм погиб в ту минуту, когда открыл свою гавань кольдерам. Это не те, кого ты знал, Корис! Они давно уже не люди, очень давно. Ты же сам видел, это — механические солдаты, которыми управляют хозяева. В них нет жизни. Когда Сила выкурила их из засады, они подчинялись одному-единственному приказу — хватать и убивать! Кольдер использует их в войне против нас, чтобы истощить наши силы прежде, чем он прибегнет к другому оружию.
Губы Капитана дрогнули в жесткой усмешке.
— Что если это их слабое место? Может, у них не хватает людей? — Он с силой вложил меч в ножны. — Да вообще, кто знает, что у них на уме? Раз они способны на такое, можно ожидать от них чего-нибудь и похуже.
Саймон поехал в авангарде. Покидая место, где они встретились с войском Кольдера, он не хотел видеть, как исполняется последний приказ колдуньи, и не мог спокойно думать об обезглавленных мертвецах, с трудом веря в реальность происходящего.
— Мертвые не воюют! — Саймон не заметил, как сказал это вслух.
— Херльвин — прирожденный мореход, — откликнулся Корис. — Я помню, как он ходил на меч-рыбу с одним ножом. Мидир — совсем еще мальчик. Он едва владел оружием, когда прозвучал набат и кольдеры вторглись на Горм. Я хорошо знал их. Но то, что осталось там, на поле — это не Херльвин и не Мидир.
— Человека определяют тело, разум и душа, — вмешалась в разговор колдунья. — Разве в твоем мире, Саймон, дело обстоит иначе? Вряд ли. Ведь ты двигаешься, думаешь и чувствуешь. Убей тело — останется душа. Убей разум — останется тело, вызывающее жалость у окружающих. Но убей душу, оставив тело и разум, — голос колдуньи дрогнул, — это будет самый тяжкий грех… Воинов с Горма лишили души. То, что двигалось в их обличье, уже давно не люди, Саймон. Каким-то кощунственным вмешательством, чуждым нашему миру, их сделали таковыми.