Во тьме обнаружилось десять карстенцев — все бывшие заключенные, арестованные за нарушение приказов герцога. К ним добавилось трое фальконеров, захваченных в бухте. Большинство пленников находилось в полубессознательном состоянии. Если они и могли вспомнить предшествующие события, то их воспоминания заканчивались прибытием на остров или появлением в бухте.
Саймон продолжал расспросы, и начало вырисовываться нечто общее во всех нарушителях воли герцога. Все они были предприимчивыми людьми, с определенной военной подготовкой, начиная от фальконеров, которые постоянно жили в казармах и чьим занятием была война, и кончая первым собеседником Саймона, мелким землевладельцем из Карса, который командовал отрядом милиции. Всем им было от двадцати до тридцати лет, и несмотря на грубое обращение в тюрьмах герцога, они были в неплохой физической форме. Двое принадлежали к обедневшему знатному роду и получили некоторое образование. Они были братьями, их захватили солдаты Ивьяна, обвинив в том же преступлении — помощи древней расе.
Никто из пленников не относился к древней расе, и все единодушно утверждали, что по всему герцогству мужчин, женщин и детей древней расы после пленения предают смерти.
Именно один из молодых братьев, выведенный терпеливыми расспросами Саймона из состояния оцепенения, сообщил ему первый важный факт.
— Солдат, который оглушил Корнита — пусть его вечно днем и ночью грызут крысы Пора! — сказал, что Ренстона не нужно уводить. Мы с Ренстоном были побратимами с того момента, как взяли в руки меч, и мы дали ему оружие и пищу, чтобы он смог добраться до границы. Солдаты выследили нас и захватили, хотя трое из них остались бездыханными, с дырами в груди. Когда один из них начал связывать и Ренстона, солдат сказал, что это бесполезно: покупатели людей не берут тех, у кого древняя кровь.
Тот начал убеждать, что Ренстон так же молод и силен, как и мы, и его можно продать. Но солдат герцога заявил, что старую расу можно сломать, но не согнуть, и пронзил Ренстона его собственным мечом.
— Сломать, но не согнуть, — медленно повторил Саймон.
— Древняя раса в родстве с эсткарпцами, — добавил молодой человек. — Эти дьяволы из Горма не могут справиться с нею так же легко, как с другими.
— Но почему Ивьян так обрушился на них? — спросил полушепотом кто-то. — Они нам не мешали. А те, кто подружился с ними, говорят, что они добрые, несмотря на их древние знания и странные обычаи. Неужели Ивьян действует по приказу? И кто отдал этот приказ и зачем? Может ли быть так, мои братья по несчастью, что присутствие древней расы среди нас мешало проникновению Горма, ставило преграду на пути зла?
Умно и близко к собственным мыслям Саймона. Трегарт продолжал бы свои расспросы, если бы сквозь стоны и нечленораздельные жалобы тех, кто все еще не пришел в себя, не услышал шипение, странно знакомое. Душная атмосфера скрывала новую опасность, а когда Саймон ее обнаружил, было уже слишком поздно: в помещение подали какой-то газ.
Люди давились и кашляли, пытались вдохнуть поглубже и затихали. Только одна мысль держалась в голове Саймона: враг не пошел бы на все эти сложности, если бы хотел только убить их. Поэтому Саймон один среди всех не сопротивлялся газу, он медленно вдыхал, вспоминая кресло дантиста в своем мире.
…бормотание… бормотание… бормотание… Слова, которые не были словами, только путаницей звуков… Они произносились высоким голосом и содержали в себе непреодолимый приказ. Саймон не шевелился. Возвращалось сознание окружающего, но врожденный инстинкт самосохранения удерживал его в неподвижности.
…бормотание… бормотание… бормотание… Боль в голове стала тупой. Саймон был уверен, что он больше не на корабле; то, на чем он лежит, не дрожит, не движется. Он раздет, а в помещении холодно.
Тот, что говорил, уже отошел; бормотание осталось без ответа. Но Саймон продолжал лежать неподвижно.
Он дважды досчитал до ста, не услышав за это время ни звука. Потом приоткрыл глаза и тут же закрыл их от яркого света. Мало-помалу поле его зрения, хотя и ограниченное, прояснялось. То, что он увидел, было так же непонятно, как и первый взгляд на странный корабль.
Он был мало знаком с лабораториями, но, несомненно, ряды пробирок, бутылочек и мензурок на полках прямо перед ним можно было встретить только в лаборатории.
Один ли он? И с какой целью его принесли сюда? Дюйм за дюймом Саймон изучал то, что мог рассмотреть. Он явно лежал не на уровне пола. Поверхность под ним была твердой — он на столе?