Впереди уверенной походкой, расправив плечи и что-то насвистывая себе под нос, шел Юрко.
— Что приуныла? Только вышли — уж домой захотелось? — кинул он ей не оборачиваясь.
«Все то он чует, по-звериному».
— Что же мне и взгрустнуть нельзя? Ведь навсегда ухожу.
— Грусти, коли охота, — пожал он плечами.
— А зачем нам болотом идти? — решила отвлечься разговором Дуняша, — Нешто по дороге нельзя, и короче вдвое. Никто тебя все равно не признает, много воды утекло.
— Не болотом, а по краю. Я так прошлый раз утекал. В трясину не полез, утопнуть боялся, а бочком к броду вышел. Спокойней лесом. Показалось мне кое-что, как сюда шел, может лишь почудилось, да береженного Бог бережет.
— А что почудилось?
— Да так, — отмахнулся Юрко, явно не собираясь объяснять.
«Мутный он какой-то, все то у него загадки. Может домой поворотить, пока далеко не отошли? Кривко при Новице меня не тронет, а по утру к отцу Онуфрию побегу, расскажу, все как было, заступничества попрошу. Он отца любил, может поможет в Спасо-Евфросиньевский монастырь пристроиться. Знатная обитель. Вот, где бы душа спокойна была… А как чернявому сказать, что передумала? Ведь обещала домой не проситься, что же я своему слову не хозяйка? Господи, не дай пропасть!» Дуня перекрестилась, стиснула зубы и пошла вслед за воином. Будь, что будет.
Юрко резко остановился, так, что девушка от неожиданности врезалась в широкую спину.
— А это что? — чернявый пригнулся, словно кот перед броском. — Костер горит. Слушай, ты постой тут, а я пойду — разведаю.
— Чего тут разведывать, знахарь там живет Сновид, ведовством кормится. Ему в селе жить не дозволяют.
— Знахарь, говоришь? — опять расслабился Юрко, снимая ладонь с рукояти меча. — Ну, пошли посмотрим, каков у вас там знахарь.
— Давай не пойдем, — взмолилась Евдокия, от волнения хватая парня за рукав, — видишь, луна в полноте. Колдует небось, силы леса призывает, нежить всякую. Недоброе это. Стороной обойти надобно.
— Вот еще, у нас кресты на шеях, чего бояться? Поспим под крышей последнюю ночку в сухости да тепле. Опять же, может покормит. Он у вас нрава какого?
— Сварливого. Не даст он тебе ничего. Пойдем мимо.
— Мне, да не даст? — хмыкнул чернявый. — Куда он денется?
И Юрко пошел на огонь, за ним, от досады прикусив губу, побрела и Дуня.
— А что же ты, дочь дьяка, к волхву поганому хаживала? — поддел Евдокию попутчик.
— Муж заставлял за зельями да травками ходить, а сама я не в жизнь не пошла бы. Да я об том на исповеди каялась.
— Не ты одна, глянь, как здесь тропинка-то притоптана. Много вас христиан до волхования охочих.
У старой вросшей в землю избы горел небольшой костерок, над ним на деревянной жерди висел котел, в безветренный воздух белым столбом поднимался густой пар. Сухой маленький старичок сидел рядом на березовой колоде, уставившись в огонь. На его высоком уходившем в плешь лбу играли отблески пламени. Время от времени старик вскакивал и кидался помешивать варево огромным черпаком, потом опять умиротворенно усаживался, оправляя жиденькую бороденку. Все было обыденно и совсем не зловеще: ни тебе толпившейся вкруг поляны нечисти, ни диких завываний лесных духов, как рисовало Евдокии живое воображение.
— О, дед уж кашу варит, видать, нас поджидает, — подмигнул Дуняше Юрко и вышел в круг света. — Здрав буде, старче! — издали громко крикнул он.
Старик вздрогнул и резко вскочил, закрываясь деревянной рукоятью черпака.
— Чего надобно? — ворчливо проскрипел он, разглядывая нагрудник брони чернявого. — Добрые люди ночью по лесу не шастают.
— Это ты точно подметил, — ухватился за чужие слова Юрий, — нам, людям добрым, спать уж пора, прими на постой до утра. Заплатим, не обидим.
Вой двинулся к огню.
— Нам? А много ли вас? — старик с опаской попятился к двери хижины.
— Я да баба, нешто места не найдешь? — чернявый, очевидно опасаясь, что дед юркнет в дверь и закроется изнутри, в два прыжка обогнул костер с другой стороны, отрезая знахарю пути к отступлению.